Большая стрелка

– Козел, – упрямо прошептал Художник…

– Буза, да хватит с этой мелкоты, – крикнул кто-то из пацанов.

Шобла теряла задор, понимая, куда идет дело.

– Бздите, да? – крикнул Буза.

В руке Бузы возникла тяжелая железяка типа лома.

Тут и послышалось задорное:

– Брысь, шкеты!

– Греби отсюда, мужик, – бросил Буза. Он был как не в себе. Ему хотелось использовать металлическую железяку. И он не думал, что будет дальше.

Художник перевел дыхание и прислонился к старой резиновой шине, которую ему недавно с кряканьем опустили на спину.

На берег пруда вышел невысокий, в кургузом пиджачке, небритый, с алкашным оттенком лица мужчина. Руки его были обильно татуированы. Глаза смеялись.

– Я кому сказал! Брысь! – прикрикнул он.

Шесть подростков. Да еще у одного металлический прут, у другого нож, у третьего бритва – это опасно даже для самого крепкого мужчины. Они начали окружать незнакомца.

– Бунт молокососов? – рассмеялся мужчина. И вдруг с быстротой кобры рванулся вперед, сграбастал первого попавшегося пацана, захватом зажал шею.

Пацаны застыли.

– Психованный. – Буза взвесил в руке прут.

– Ты вторым будешь, – пообещал мужчина.

Буза невольно отступил, что не укрылось от глаз его шестерок. Шобла колебалась. Шобла была испугана. А испуг шоблы легко перерастает в панику.

– Дядя, не надо! – истошно заорал заложник, когда лезвие надавило на шею.

Буза отбросил прут.

– Брысь отсюда, щенки! – Мужчина отшвырнул от себя пацана, наддав ему пенделя, и подался вперед, взмахнув лезвием.

Тут и послышалось долгожданное:

– Атас!

И шобла рассыпалась в стороны.

Художник так и сидел, прислонившись к шине. И всхлипывал. Из носа и раны на голове текла кровь.

Неожиданный спаситель нагнулся над ним, взял за подбородок, посмотрел в глаза.

– Это ты дуролому тому нос раскровянил?

– Я, – кивнул Художник.

– Хвалю, волчонок. – Мужчина поднял с земли папку для рисунков, отряхнул от комьев земли, взял порванный рисунок.

Он разгладил бумагу и положил в папку. Быстро осмотрел жертву:

– Цел вроде. Вытирай сопли и пошли. Где живешь?

– За Фабричной. С матерью.

– Вот она обрадуется, – усмехнулся он.

– Ей все равно. Двенадцать часов. Она уже пьяная.

– Ну тогда давай ко мне…

Мужчина жил в Курееве – окраинном трущобном районе, состоящем сплошь из дощатых домишек – в большинстве самостроя.