Сахарные туфельки, Граваль, или Все вокруг круглого стола. Хроники Камелота

Кто бы мог подумать, что подобные явления могут существовать в природе, а дед мой и подавно – ибо воспитан он был в строго атеистских воззреньях, но против всех здравых законов материализма книга сия оказалась по вероятности просто волшебной.

Да, да именно волшебной и очевидно под влиянием мыслей моего деда совершенным образом изменила вдруг свой внешний вид и готические строчки стали совсем привычной кириллицей, а все написанное явилось изложено простым русским языком.

Удивляясь и cомнeвaясь, не обман ли это зрения и прочих органов чувств, и опасаясь, как бы чудесное видение это вдруг как-нибудь не исчезло, дед мой стал поспешно списывать текст рукописи в тетрадку, исписав пожалуй разом не одно кило бумаги! И писал таким манером, как он сказывал, почти целую неделю без перерыва – толком не евши и не пивши. И только было дошел он до последней строчки и точки, как древняя книга эта, как-то сама собой вдруг, игнорируя все известные законы физики и прочих наук, растворилась, словно как ложка сахару в стакане чая, в окружающих воздушных пространствах.

Правда говорят, что во сне, мол, еще и не такое бывает приснится, о том, право, же не берусь судить по причине отсутствия надлежащего опыта. Ведь откуда все изначально берется и куда в конце концов-то девается – и по сей день все еще неразрешимая загадка ученого мира.

Только вот если б все случилось во сне и во сне бы только и писалось, то во сне бы оно тогда верно и осталось, ведь никому еще не удавалось вынести с собой из снов хотя бы и самый незначительный мелкий предмет – даже и невзрачную молекулу, а тем паче целую стопу тетрадок!

Дед мой долго хранил тетрадки сии на чердаке средь всякого старого хлама, никому их никогда не показывая, опасаясь не столько насмешек, сколько подозрений в повреждении ума, а после завещал сие творение внуку своему, то есть покорному вашему слуге.

Не имея, однако, корыстного желания для себя лишь хранить перлы древнего сего сочинительства и держать их под спудом ревнивого себялюбия, в славные наши времена более чем свободных мнений, отдаю их на суд любезного читателя.

Пусть это не Мэлори, не де Борон, не Кретьен де Труа да и не Сервантес, но в природе и всякая малая вещь может, равно как и великая, иметь свою ценность и значение.