Моя тюрчанка

Моя тюрчанка

Степан Станиславович Сказин

Ее зовут Ширин. Спасаясь от деспотизма родителей, от жениха-старика, от беспросветного будущего – она сбежала на чужбину. Но хрупкой, как цветок, тюркской девушке не просто будет удержаться на плаву в негостеприимной унитарной республике Расея. Небо здесь шесть месяцев в году бело-серого цвета. Обыватели с враждебностью косятся на «понаехавших», «азиатов», «нерусских». А опьяненные властью над простыми смертными полицейские охотятся на нелегальных мигрантов, как на диких зверей.

Все, что есть у Ширин – это виза, позволяющая не такое уж долгое время находиться в Расее на законных основаниях. Против девушки играет даже собственная красота: не один похотливый свин желал бы сделать нежную тюрчанку своей игрушкой. Единственный, кто готов поддержать Ширин – это парень с проблемной психикой, ограниченный в гражданских правах из-за своего диагноза. Достаточно ли будет нашим героям любить друг друга, чтобы преодолеть все препятствия?..

Степан Сказин

Моя тюрчанка

1.

Сыч на развалинах

Это была моя двадцатая осень. Не сулящая радостей затерянному в мегаполисе одиночке.

Я усвоил привычку: за утренним чаем смотреть с моего второго этажа на три горбатых дерева под окном, которые роняли желтые, пурпурно-красные и ржаво-коричневые листья. Я думал: эти деревья – такие же несчастные, как я сам. Если налетит вихрь и обломает им ветки – никому до того не будет дела. Так и со мной: нет в целом свете ни души, беспокоящейся обо мне.

Когда умру в своих четырех стенах – никто не спохватится. Пока соседи не уловят просочившийся на лестничную клетку трупный запах.

Родителей я потерял. И голым бобылем жил в унаследованной от них квартире – которая, впрочем, так и не стала вполне моей. Дело в том, что комиссия авторитетных психиатров установила: я – частично недееспособный. Помимо прочего, это означало: я не имею права ни на какие сделки с жилплощадью. Я не могу ни продать квартиру, ни обменять, ни сдать в аренду; ни прописать никого на своих квадратных метрах.

Я был вроде зарывшегося в землю крота или слепого сыча на развалинах. Ни с кем не поддерживал отношений. Не учился и не работал. Из института я пробкой вылетел еще при жизни мамы и папы. Накаченные алкоголем и предрассудками сверстники-студенты, да кивающие лысыми головами – как китайские болванчики – профессора вызывали у меня рвотный рефлекс и желание бежать, роняя ботинки.