Чушь собачья

Чушь собачья

Светлана Алешина

Папарацци

«…Мой вопрос почему-то развеселил следователя. Он опять улыбнулся и небрежно заметил:

– Пока вас никто ни в чем не обвиняет. Просто предварительная беседа. Мне не хотелось вызывать вас на допрос, тем более что делом этим займется, скорее всего, прокуратура. Но, поскольку все произошло на нашем участке…

Как уже говорилось, я рассчитывала на резонанс. Но чтобы собачьим вопросом занялась прокуратура – этого я никак не ожидала. Здесь было что-то не то.

– Объясните толком, что вас интересует! – сердито сказала я.

 – Что это значит – пока не обвиняет? И при чем здесь прокуратура?

Опять последовал изучающий взгляд сквозь пижонские очки, и Полянский не очень охотно, но веско произнес:

– Девятого июля, в промежутке между часом ночи и шестью утра, известный вам Гаврилов Дмитрий Анатольевич был убит.

Невольно я открыла рот и с ужасом уставилась на невозмутимого Полянского…»

Светлана Алешина

Чушь собачья

Глава 1

Она появилась у нас в редакции в первый день июля, в два часа пополудни – это я помню точно.

Длинная стрелка на кварцевых настенных часах как раз в коротком рывке завершала очередной круг, а короткая замерла на стилизованной цифре «два» – и в этот момент открылась входная дверь.

Самое интересное, что, увидев на пороге эту женщину, я ничего такого особенного не ощутила – никаких тревожных предчувствий, хотя обычно интуиция меня не подводит. Но в этот день она промолчала, и я довольно спокойно ответила на приветствие посетительницы, не подозревая, какая бурная череда событий открывается этим визитом.

Пока же мы втроем – я, наш аналитик Кряжимский и фотограф Виктор – обсуждали возможные изменения в логотипе нашей газеты, и ничего более бурного на ближайшее время не предвиделось. Мнений по поводу обсуждаемого вопроса мы почему-то придерживались совершенно противоположных, дискуссия зашла в тупик, и появлению нового человека все даже обрадовались.

Женщине было около сорока, она была скорее некрасива, но ее большие серые глаза, очень живые и выразительные, горели оптимизмом и невольно вызывали расположение.

Чувствовалось, что ни возраст, ни внешность не имеют для этой женщины решающего значения, и радость жизни она черпает в чем-то неизмеримо высшем, имеющем непреходящее значение. Одета она была в черное платье несколько экстравагантного покроя, украшенное недорогой, но оригинальной брошью, несомненно ручной работы.