Пьета из Азии

Пьета из Азии

Светлана Геннадьевна Леонтьева

Приключенческая повесть о туристической поездке в Хельсинки в 90-х годах прошлого века оборачивается большой и лирической мелодрамой для главных героев, попавших в затруднительное положение, выбраться из которого было нелегко.

Светлана Леонтьева

Пьета из Азии

Нет. Это не движения, это парение. Полёт.

Его одежды были из самого синего бархата, самого нежнейшего, шелка…его бёдра качались в такт тактов, его музыка была самой музыкальной, его веселье было самым весёлым, его красный платок был самым красным.

Он держал нож во рту остриём внутрь, казалось, что вот-вот разрежет сам себе розовые пухлые уголки рта, что будет всю жизнь теперь смеяться над пламенным весельем людей. Шёлковый платок взметнулся вверх, потёк над потолком. Он не шутил: бачаты был его истинной жизнью, истиной страстью. Он разорвал пуговицы рубахи, распахнул грудь, начал двигать бёдрами. Он не был ничем и никем, кроме продолжения танца, кроме красного платка, кроме крахмальной салфетки в руках Турьи. Кто-то из посетителей поставил бутылку красного вина на стол перед ним, когда он с раскинутыми руками приближался к столу, полному закусок, кто-то достал нож из его треснутого рта, кто-то по-птичьи прикоснулся к его ладони. Из-под чёрного козырька шляпы Арви смотрел и смотрел на людей, которых он заманил, приласкал музыкой, он знал, кто он, кому он единомышленник, ибо пёстрый, острый взгляд был повсюду. Никто не мог не смотреть на Арви, и никто не мог смотреть на него. Это была странная соседская игра в футбол возле святых монастырей, где пела скорбная Пьета, пьянея любовью к миру, кричащая: Остановитесь! С потолка глядели злотые ризы света в разноцветных одеждах огня, он опускал очи долу, и вдруг уходил, удалялся, но не мог уйти до конца. Ибо он знал – там его ждали. Везде ждали, чтобы увезти куда-нибудь, объять. Сидящий во главе стола поднимал над огромным блюдом кривой турий рог, пил красное бордовое вино и финское пиво, пахнущее треской и камбалой. Официант то и дело приносил бутылку за бутылкой белого бургонского вина. Не жалей меня. Не жалей! И кто-то рядом стоящий, с глазами навыкате схватил его за талию, распахнул рубаху, стал тискать и хохотать! Это было буйное рокотание в тени родника в окрестностях пустого Хельсинки. Холодного города. Мощёного древним камнем.