Контейнер

 – Семьёй? Ближним кругом? Заканчивается ли она там, где проходит государственная граница? Касается ли истинная солидарность только тех, кто похож на нас, тех, с кем мы себя отождествляем? Заканчивается ли она там, где начинается море? Нам ли, финнам, не знать из истории, что водоёмы не разделяют, а, напротив, связывают тех, кто живёт вдали друг от друга?

Белка склоняет голову, и Ханнес непроизвольно копирует это движение.

– Не достаточно ли для зарождения сострадания малейшего объединяющего фактора? Все мы – люди, несмотря на национальность, цвет кожи, возраст и пол. Ты и я, мы ведь с тобой похожи, – говорит он и заглядывает в беличьи тёмные глаза.

Белка вздрагивает, спрыгивает на снег и скачет к покрытой инеем берёзе.

Провожая её взглядом, Ханнес видит узкую тропку, которая проходит мимо дерева. Он поднимается и идёт вслед за белкой. Минует розовый куст, который под слоем снега напоминает кочан цветной капусты.

Ханнесу больше не холодно – напротив, тепло, приятно. Он обожает субэкваториальный климат. Влюбился в него с тех самых пор, как побывал здесь впервые. И, уезжая, всякий раз мечтает вернуться обратно.

Маленькая обезьянка, за которой он устремился, сидит на ветке акации и с любопытством смотрит на него. Ханнес усаживается под кустарником.

Это его дом, здесь душа отдыхает. Синее небо, кучевые облака, родившиеся над южной Атлантикой и теперь медленно плывущие над саванной. Бескрайняя равнина, акации там и сям. Вот было бы здорово увидеть антилопу, которая прогуливается в их тени!

Ханнес глядит на небо. Солнце, которое ещё минуту назад подрагивало в холодной дымке, теперь обрело ясные очертания и стало жёлто-оранжевым. Его свет ослепляет.

Он чувствует: антилопа где-то рядом.

Она приближается.

Он не видит животного, но явственно ощущает его присутствие. Наконец появляется морда антилопы. Она чёрно-белая, и Ханнес обнаруживает, что на ней нет шерсти.

Белое – это кость, и из антилопьего черепа прямо на него смотрят большие чёрные беличьи глаза.

Май

Суд начался наутро после первомая, в девять. Но никто в зале не выглядел похмельным.

Весна запаздывала, заставляла себя ждать, и истосковавшийся по ней город становился всё более грустным, даже как будто отчаявшимся. В пасмурные дни стены панельных домов казались хмурыми, словно лицо работяги после разговора с начальством.