Небесные очи

Вроде бродишь где-то с кем-то, о чем-то беседуешь, а вокруг – чудесные люди, ярко-синее небо, золотое солнце, дивно пахнут цветы, а из репродуктора доносится волшебная, фантастически-прекрасная мелодия... Сбывается всё.

Счастье. Много счастья. Его не унести в руках, не завернуть в бумагу, не запихнуть в чемодан. Его держишь в руках, сжимаешь, словно охапку свежескошенной пшеницы, а янтарные колосья сыплются вниз, но их не жалко – в руках все равно остается больше.

...Аля открыла глаза, полные благодарных слез, и на миг ей показалось, что она еще помнит содержание сна.

Кажется, в ее необыкновенном сне рядом с ней был юноша, очень серьезный и одновременно – очень веселый. Настоящий друг. Который не обманет, не предаст – до гробовой доски...

Но уже в следующее мгновение остатки сна растаяли, испарились напрочь. Какая музыка, какие юноши!

Аля вспомнила, что всё плохо. Очень плохо. Хуже некуда.

Ужас.

Черный, страшный ужас, от осознания которого даже начинает подташнивать и ладони покрываются противной испариной.

Ужас, который нельзя исправить. Он есть, и все. Он не закончится завтра. В жертву ему будут принесены сотни, тысячи и миллионы. И, может быть, даже собственная жизнь. Такая короткая – всего-то пятнадцать лет, за которые она не успела сделать ничего полезного или, там, героического...

Аля несколько минут еще лежала в постели, раздавленная мрачными мыслями, но потом все-таки заставила себя подняться.

В доме было тихо. Даже бабушка куда-то «усвистала» (ее собственное выражение).

Наверное, к своей подруге Анфисе Тимофеевне.

Аля умылась, оделась и вышла из дома. Оставаться одной в квартире было невыносимо. Надо было идти, что-то делать, двигаться, двигаться... И Аля пошла – куда глаза глядят.

Весь проспект был запружен людьми. Толпа двигалась в двух направлениях – на запад шли воинские части и отряды народного ополчения, в обратную сторону – беженцы.

К беженцам Аля привыкла – они появились в городе давно, с первых дней войны. Шли издалека, от границы.

Потом появились беженцы из пригородов – колпинцы, детскосельцы... Не по-городскому загорелые, не по-городскому одетые... Пыльные, грязные, злые. С сумками, тележками, плачущими детьми и мрачными старухами, которые едва передвигали от усталости ноги.

Сейчас же шли те, кто жил на окраине Ленинграда.

– Фашист проклятый! Будь ты проклят, проклят, проклят во веки веков...

– Мамаша, да тише вы, и так сердце не на месте... – донеслось до Али.