Другие. Ошибка

Прошлый год вообще оказался тяжёлым, давил до сих пор угрозой выгорания, как бы смешно это не звучало.

Со вздохом я убедился в правоте своих подозрений – температура снова поднялась. Болеть оказалось стыдно. Я давно уже не ребёнок, взрослый, состоявшийся экзистенциалист – и валялся в постели, страдающий, мокрый и липкий от пота, униженный насморком и замученный кашлем. Может, всё это было проще пережить не в одиночестве, чтобы не разъедать себя отвратительными мыслями о бессмысленности собственного существования и нелепости весенней болезни. Но, увы…

Якша ушёл ещё вчера вечером, совершенно банально решив провести ночь в каком-то ультрамодном баре. Похоже, там либо слишком много наливали, либо имели эксклюзивный арсенал прекраснейших дам, раз моя сущность до сих пор где-то шатается. Хотя почему шатается? Он наверняка отсыпался в каком-нибудь отеле, брошенный довольными девушками на самообеспечение. Но ничего! Завтра я обязан быть свежим и бодрым, чтобы не упустить встречу со Льё. Или хотя бы оказаться в состоянии побриться, помыться, надеть костюм и вылезти из дома.

Проснулся я в темноту, будто с обрыва прыгнул, как в детстве. За стенкой пыхтел Якша, бормоча невменяемую чушь: наконец-то сподобился вернуться. Мне едва полегчало, голова всё ещё тяжелым грузом тянула к подушке, но болела уже не так сильно. Нет никого хуже в этом мире, чем больной экзистенциалист: в бреду можно запросто сотворить что-нибудь нехорошее, забраться к кому-нибудь в голову или самого себя свести с ума. Если бы мне чуть больше повезло с сущностью, то я не оказался бы в таком опасном состоянии один. Но Ярославу было скучно присматривать за свои экзистенциалистом, так что…

Ерунда.

Я попытался встать, чтобы дойти до туалета и налить воды в стакан, который почему-то пустовал. С лёгкой дрожью в ногах, совершенно по-стариковски, мне удалось доковылять сначала до кухни, а потом и до просторной ванной, где в углу, под окном, пристроился беленький унитаз. Никогда не понимал окон в ванных комнатах. А здесь, в этом не очень любимом мною буфере – и подавно. Вот же угораздило так не вовремя заболеть. Сейчас я мог быть в Денвере, а послезавтра приземлился бы в Калькутте. И после всех этих мотаний ушёл бы в короткий, но приятный отпуск. Может, даже повидался бы с родителями.

Вид из узкого окна на бл?клый ночной мир, уже готовившийся к рассвету, удручал даже больше, чем серый дождь. В зеркале отразился страшный я: осунувшийся, со спутанными волосами и полуголый.