Второй шанс

Сейчас кроме блеклого балкона и врезанных в мрамор надписей, в зале источников света не было. Света было мало, но достаточно для того чтобы видеть лица присутствующих там людей, видеть лица заключенных, видеть страх и отчаяние в их глазах. Ни стульев, ни кресел в зале не было. Всем, кроме высших на балконе, приходилось слушать и участвовать в процессе судейства, стоя у черного круга с заключенными. Каждый с наслаждением смотрел на провинившихся, радуясь тому, что в черном круге стоит не он.

Сейчас зал был битком набит народом.

Десятки расплывчатых лиц казались Леше смутно знакомыми. Такое чувство, что половина, а то и больше третьего сектора пришла посмотреть на суд, или их заставили прийти, чтобы смотрели, смотрели и боялись, боялись и слушались. Хотя Алексей и не знал, сколько обычно людей ходят на заседания суда. Он на них почти никогда не ходил, лишь пару раз в далеком детстве.

Судьи с каменными лицами сидели на балконе. Трое вершителей, которые управляют стадом, бродившей в темноте. Гордо смотря в неизвестность, они даже не провожали взглядом заключенных.

Люди без чувств и эмоций, все ли судьи такие?

Арестанты шли, глядя в пол. Глаза блестели, отражая свет от выжженных надписей в полу. Жестокий приговор, как наточенное лезвие, под корень срезало все чувства достоинства. Они не пытались скрывать слезы, и никто в зале их за это не винил. Все здесь знают и не знают, что такое Акронус, ведь никто из присутствующих там и не был. Планета-тюрьма, планета страха. Некоторые жители поговаривали, что это и есть ад, а детишки даже не верили в то, что Акронус существует.

Если бы все было так, как думали эти наивные малыши…

Леша с трудом поднял глаза, пытаясь отыскать свою мать. Когда вся жизнь пролетает перед глазами, выводы приходят быстро. И именно сейчас он всем сердцем понимал, как сильно любит мать, понимал, каким плохим был сыном. Он хотел бы все исправить, но ничего сделать и сказать сейчас уже не мог. Комок вины, слёз и страха засел у него в горле и Алексей не мог выдавить из себя ни звука.

Он лишь хотел посмотреть на маму, взглядом проститься с ней, попросить прощения. Но, как ни старался, в этом сумраке он натыкался лишь на гневные или сочувствующие взгляды зрителей.

Любящий и отчаянный крик все еще доносился из глубин зала, но с каждым шагом он становился все менее различим. Толпа кругом ревела, где-то еле слышно ещё прослушивались проклятия и ругань, но в основном все твердили о справедливости приговора.