Фиолетовые уши

– Благодарю, госпожа Логика. Вы совершенно правы – не нужно паниковать. Госпожа Вдохновение просто переутомилась, сейчас отдыхает дома и обещала через пару дней вернуться, – произнёс он, безуспешно пытаясь вырвать руку из цепких пальчиков Ции.

– Ну… раз так, – растерянно протянула та, – наверное, её не нужно беспокоить. Пусть поправляется.

Выпустив наконец руку господина Надо, Ция направилась к столу, но на полпути остановилась, оглядела собравшихся и с новым воодушевлением затараторила:

– А может, тогда её как-нибудь поддержать? Ну там, передать коробочку любимых конфет.

Вени очень обрадуется!

Логика, проводив меланхоличным взглядом струйку дыма, сделала новую затяжку. Мастер нахмурился и озабоченно почесал затылок. А господин Надо еле сдержался, чтобы не заскрежетать зубами.

– Леди Эмоция, это всё очень мило и трогательно, и леди Вени, конечно же, оценит такую заботу, – с лёгкой улыбкой произнёс элегантный господин средних лет, вольготно развалившийся на мягком диване.

Внешность господин имел аристократическую, а вид – совершенно скучающий. – Но не кажется ли вам, что подобными делами нужно заниматься в нерабочее время?

В его голосе, мягком и глубоком, явственно звучали нотки иронии, но к кому она относилась – к Эмоции или к нему – Надо так и не понял. В любом случае, брюнетку это урезонило.

– Да, Эт, вы правы, – Эмоция шмыгнула носом и смущённо потупила глаза. – Что-то я… переволновалась. Извините…

Когда она уселась на диван, выказывая всем своим видом искреннее раскаяние, все взоры снова обратились к господину Надо.

Тот откашлялся и продолжил, будто его и не прерывали:

– Так вот, пока госпожа Вдохновение болеет, с вами буду работать я. И давайте уже приступать, – Надо оглядел своих коллег. – Для начала мне необходимо войти в курс дела. Кто-нибудь, позовите, пожалуйста…

– А никого и не нужно звать, – раздался из-за спины старческий, но довольно бодрый голос. – Вот он я.

Господин Надо обернулся, да так и застыл с открытым ртом.

В комнату, подволакивая одну ногу, вошёл пожилой господин. При взгляде на него как-то сами собой вспоминались строки из детской песенки: жил на свете человек – скрюченные ножки, и гулял он целый век по скрюченной дорожке. Скрюченным у господина было всё: и ноги, и руки, и пальцы, и позвоночник, и даже нос. Рот растягивала вроде бы добродушная, но какая-то уж очень кривая улыбка.