Жертва

Нахмурился свинцовыми тучами, а потом и вовсе разразился холодной слякотью, как девка на свадьбе. Подвода, которая забрала бы его с вокзала, запаздывала. К тому моменту, как чалая лошадка, грохоча, втащила телегу на привокзальную площадь, Николай уже успел изрядно промокнуть.

? Ты из Чабья-Луд будешь? ? спросил он возницу, худощавого рыжеволосого мужичка с пронзительными, как угли чёрными глазами.

? Я, ? хрипловато ответил тот, натягивая вожжи.

? Товарищ Колычев, Николай Иваныч, ? представился Николай, протягивая руку.

? Гондырев Кузьма, ? мужичок осторожно ответил на рукопожатие. ? Садитесь. Путь неблизкий. Я вам там кумышки прихватил для сугрева.

? Спасибо, воздержусь.

? Н-но! Пшла, родимая! ? Кузьма тронул вожжи, и лошадка, быстро цокая по брусчатке, потащила телегу прочь.

За городом погода смилостивилась, перестала сыпать холодной моросью, приоткрыв в разрыве туч небесную лазурь. Вокруг повеселело, и на душе у Николая стало не так погано.

? А что, товарищ Гондырев, ? решил он прервать затянувшееся молчание, ? скажите, как у вас в деревне к товарищу Кизякову относились? И точно ли это его труп был найден?

Кузьма кашлянул, приосанился для разговора с народным комиссаром.

? Точно его, вернее некуда, ? ответил сразу на второй вопрос. ? По одёже мы его опознали.

? А вдруг кто другой одежду надел? Головы-то так и не нашли, верно?

? Верно, не нашли. Но Клавдия, вдова Агаева, его вернее всего опознала. По особой примете. Он к ней, бывало, захаживал.

Колычев досадливо поморщился, услышав о непотребном поведении члена волисполкома, но вслух ничего говорить не стал. Был бы товарищ Кизяков жив, они бы потолковали, а с мёртвого и спрос невелик. Но Клавдию Николай сразу взял на заметку: вот с ней потолковать обязательно надо.

? А ссоры у него ни с кем не было? ? продолжил он расспросы.

? Нет, не было, ? ответил Гондырев, слегка замявшись.

«Значит, были, ? решил комиссар. ? Оно и не удивительно.

Чалая лошадка резво несла телегу по ухабистой дороге, мимо проплывали луга, перелески, промелькнула вдалеке на пригорке деревенька и скрылась за густым бором, который сменил светлый смешанный лес, а потом и вовсе берёзовая роща. Кузьма затянул себе под нос заунывную песню на вотяцком, вгоняя в дремотное состояние. Голова Николая, утомлённого долгой дорогой, сделалась тяжёлой, норовила упасть на грудь.