Ключи счастья. Том 2

– Бестолковая… Дура… Настоящая русская дура! Сколько раз я показывала тебе этот жест! Забыла опять? Начинай сначала.

Штейнбах еле удерживается от смеха. А потом изображает эту сцену, искусно копируя голос и акцент креолки.

– Какое странное имя «Мань-я!» – замечает однажды Иза за завтраком у Штейнбаха. – Я буду звать тебя Marie…

– Нет! Нет! – страстно срывается у Мани. Она встречает взгляд Штейнбаха, и лицо ее загорается.

– Почему нет? Какая ты странная!

«Только один человек в мире мог называть меня Мари», – думает Маня.

И Штейнбах видит, какая нежность согревает вдруг ее лицо. «Улыбнулась. Точно Ниночку увидала. Неужели не разлюбила Нелидова?»

– Зови меня Marion, Иза. Я сама не люблю моего имени.

Случается, что, заезжая за Маней, Штейнбах предлагает фрау Кеслер завтрак. Они берут Ниночку. Штейнбах это делает нарочно, чтоб у Мани не было предлога спешить домой. Через запертую дверь фрау Кеслер слышит гневные окрики Изы. «Удивительно! – думает она. – Почему Маня не обижается?»

Этот вопрос она задает самой Мане.

– Пусть кричит! Пусть бранится! – отвечает та. – Разве не руководит ею только любовь? Великая любовь к искусству?

Иногда Иза топает ногами. Маня вдруг со звонким смехом кидается ей на грудь, и через секунду обе они смеются, как дети.

«Две сумасшедшие, – ворчит фрау Кеслер. – А попробуй-ка это сделать кто-нибудь из нас!»

День Мани так полон теперь, что для любви ничего уже не остается. Но Штейнбах не ропщет. Разве не принадлежит она ему всецело? Ему одному? Даже тень соперника не скользит на его горизонте.

Не в этом гарантия, конечно. Он слишком умен, чтоб доверять женщине. Особенно женщине, живущей чувством. Но сам Нелидов своей женитьбой создал непроходимую пропасть между собой и Маней. Люди такого закала не изменяют долгу. «Лишь бы она никогда не узнала, что он был в Венеции!» – говорит себе Штейнбах.

Иногда – очень редко – Маня вдруг подходит к нему, бледная, растерянная, с потемневшими глазами. «Поцелуй меня!» – глухо говорит она. И закрывает глаза, с выражением человека, побежденного какой-то внешней силой, уступающего чему-то, что выше его.

И лицо у нее тогда трагическое. И темна тогда ее любовь.

Долго потом Штейнбах переживает в памяти эти минуты. Эти порывы прекрасны. Есть что-то стихийное в страсти этой женщины.