Зеркало Елены Троянской

Проводив его, Алоиз торопливо поднялся на второй этаж, подошёл к двери справа от лестницы и деликатно постучал. Войдя в тёмный, роскошно обставленный салон, он обвёл взглядом восточную обстановку, а затем, заметив лёгкое колыхание перьев над спинкой отвёрнутого к окну кресла, обратился:

– Гай Флитгейл.

– Понятия не имею, – раздался утомлённый женский голос.

– Лондонское Королевское Азиатское Общество.

– Боже мой, боже… – с безнадёжным, но немного манерным отчаянием произнёс невидимый голос. Чёрное перо над креслом в стиле Людовика XV колыхнулось, от кресла отделился изящный силуэт, взметнулись за шею тонкие руки, звякнув тяжёлыми серебряными браслетами.

– Что ж, Флитгейл, так Флитгейл. Ступай, Алоиз, сегодня ты мне больше не нужен, – сообщила хозяйка уже другим, собранным и сухим голосом, проследила за закрывающейся дверью и подошла к китайской ширме у стены. Молодая женщина была одета во что-то шёлковое, вроде восточного халата, чёрное с неброским золотом. На изящной головке аккуратно сидел тюрбан с пером, плотно прилегавший к высоким скулам, обнимавший узкое лицо, словно птица двумя чёрными крыльями.

Отодвинув створку ширмы с резвящимися китайчатами, женщина задумчиво провела пальцем по корешкам плотно стоящих книг на спрятанной за ней полке.

– Кембридж, Оксфорд, Королевское географическое общество, Лондонское Королевское Азиатское общество… Вот оно!

Выбрав один из фолиантов, хозяйка салона расположилась с ногами на козетке и некоторое время с интересом читала списки членов Азиатского общества.

Через полчаса из цветочной лавки на Глостер-плейс вышла дурно одетая дамочка в круглых очках и нелепой шляпке, типичный синий чулок. В руках она держала бесформенный ридикюль. Подмышкой был знавший лучшие времена зонтик. Дамочка неуклюже вскочила в омнибус на Портман-сквер и направилась прямо в Британскую библиотеку. Там она выбрала несколько подшивок лондонских газет за прошлый год и стала внимательно изучать давнишние новости. Время от времени она делала время выписки огрызком карандаша на мятых листочках, которые доставала из ридикюля.

Нашарив в глубинах кошёлки очередной неряшливый лист, она с изумлением разглядывала его со всех сторон, видимо, ища свободного места, потом прижимала ладошкой для достаточной ровности и начинала писать крупным, неряшливым почерком. Через пару часов увлечённой работы учёная дамочка запихнула все свои бумажки обратно, и с выражением крайнего удовлетворения на лице поднялась.