День пропавших детей

Силы неравны, потому единственная попытка мальчишки оттащить от горла тяжёлую руку моментально пресеклась. Стас хрипнул от боли. Голос утонул в крови, заполнившей рот. Неизвестный умело, торопливо вспорол жертве живот. Падая на колени, она остекленевшими глазами смотрела, как её убийца сбегает. Как его фигура теряется среди сосен, растворяется в непонятно откуда взявшемся тумане. В мутной серой пелене, застилающей взор.

Слишком быстро. Стас не сразу понял, что остался один. Понимать что-либо в принципе вдруг стало как-то затруднительно, хотя голова осталась целой. Он перевернулся набок, инстинктивно сжался в позу эмбриона. Прерывистые выдохи мешались с булькающим звуком. С губ бежало. Охладевшие руки, запачканные в земле, тряслись. К пальцам прилипли чёрные влажные комочки с семенами, но и без этого приложить грязные ладони к ране боязно. Несчастный, растерялся, будто разучился двигаться.

Сумерки очень медленно опускались на землю. Притихший, всегда безлюдный парк словно не замечал немой агонии ребёнка. Стало достаточно темно, чтобы различать очертания деревьев в тусклом свете одних лишь звёзд. Где-то с востока донёсся до ужасного отчётливый стук колёс поезда, отбивающих общеизвестное сообщение на азбуке Морзе. Невидимые птицы, ещё недавно чирикающие в весёлом стаккато, затянули унылый реквием. Хотя Стас знал наверняка только один, и этот на тот совсем не похож. Руки-предатели, обескровленные, ослабевшие, не могли смахнуть ползучих тварей, щекочущих лицо и пальцы. Они лезли в глаза и нос, огибая кровавые дорожки на щеке и подбородке. Только и оставалось что жмуриться и пыхтеть. Жар, словно ворочающийся в брюхе колючий мячик, разрывал изнутри и будто грозился покинуть туловище вслед за его содержимым. Боль отступать не хотела. Только отмирала. Страшно захлебнуться. Раненный отхаркивался кровью, рот сушило. Полжизни за глоток воды.

Стас пролежал в травяной колыбели не меньше вечности. Несмотря на обречённость своего положения, упрямо сопротивлялся спасительному сну. Вечному сну. Одной лишь силой воли копал окоченевшими пальцами землю в доказательство самому себе, что ещё жив. Буквально вгрызался в жизнь зубами, как всякий, утративший надежду, подчиняющийся уже законам иным, нечеловеческим. Прогонял кого-то, кого видел только он. Кричал на неё, в реальности хрипя. Она терпела долго, пока на рассвете не пожалела несчастного. Игнорируя протесты, опустила его веки своими костлявыми пальцами. В то же мгновение отлегло. Всё. Отныне ничего.