Стукач. Роман

 – Ваше сопротивление бесполезно! Вы окружены! Совсем немного времени и всех вас убьют. Не думаете о себе – подумайте о ваших семьях: родителях, женах, детях! Кто их будет кормить? Сталин? Не будет! Всех ваших родных и близких ждет голод, ждет прозябание. Сдавшись в плен, вы вернетесь домой после войны, а она закончится к осени, не позже. Поднимите свои хозяйства. Заживете счастливой, безбедной жизнью. Без колхозов, без ОГПУ, без подневольного труда на заводах…

Гулко ухнули советские пушки. С шипением полетели снаряды в перелесок, над которым взвились четыре рыжих сполоха, а затем огненный гриб.

– Молодцы! – выдохнул оказавшийся рядом с Колькой Скопцов. – На звук вражескую агитационную машину расстреляли! Что с Лифановым?

– Похоже, убит, – ответил Колька.

– Где Грищенко?

– Здесь, товарищ капитан! – свалился в воронку Мишка.

– Принимай роту! Больше командовать некому. Уцелевших особистов я поставил командовать батальонами. Хотя, дай Бог, чтобы от полка батальон остался. Пока держим оборону.

Под покровом темноты – отступаем. Ротные разведчики живы?

– Никак, нет! Все полегли, товарищ капитан.

– Трех бойцов пошлите в разведку! Надо проверить: действительно ли мы окружены или эта мразь фашистская на фу-фу работает? Хочет нас запугать, чтобы мы в плен сдались.

– Казаков! Подберешь еще пару бойцов и по дороге пройдешь от полка два километра! – приказал Мишка.

– Три! – поправил Скопцов. – Смотреть внимательно! Действовать скрытно!

Колька подобрал своих, пензенских. Напросился и Вася Зайцев.

Озираясь, пошли среди полей. Слова агитатора за сдачу в плен подействовали на Казакова, размышлявшего:

– Вот, я иду. Не знаю куда. Не знаю: зачем? Может быть, пройдем километр, а не три, и все ляжем. Ради чего? Ради Сталина? Ради колхоза? Ради таких упырей, как Лифанов? Ради больших, отожравшихся армейских начальников, коим мало дела до простого красноармейца? Да, Скопцов, Изя дневали и ночевали с нами. К ним нет претензий, тем более, что от Изи лишь куски остались. А остальные? Командир полка ни разу за два года в казармах не был.

Из дивизионного начальства раз за два года с проверкой приезжали. Дальше штаба полка шага не шагнули. Издевательства, доведение до самоубийства начальством покрывались. Боровшихся за правду в лагерях гноили. Дома – крепостное право. Не нравится – кулак или подкулачник, или еще какой-нибудь враг народа. Нужно ли отдавать жизнь за это? Тот же Изя лопотал о священном долге, защите социалистического отечества.