Через тысячу лет

Будто кто-то другой моими руками схватил тяжелую шпалу и бросил ее под колеса вагона… Резкий визг стали, шипение тормозов… Вагон грузно подпрыгивает, врезается передними колесами в асфальтовую мостовую, разбрасывая ее, как куски мягкой глины, и, наконец, останавливается… Метрах в двух мой старик все еще тщетно пытается встать… Дальше лента обрывается…

Смутно помню еще, что будто кто-то мягкой огромной ладонью ударил меня по голове, затем мостовая быстро, быстро побежала, мне навстречу, и во рту появилось ощущение уколов бесчисленных холодных булавок…

Потом темнота и молчание…

Я очнулся в больнице, куда меня свезли с изрядно разбитой головой.

А вышло это вот как: когда трамвайный вагон наскочил на шпалу, она заставила вагон сойти с рельс. Это я еще видел, – но того, что шпала каким-то непонятным образом была подброшена вверх, перевернулась и разбила мне голову, этого я уже не помню. Вышло, что я в некотором роде, спасая старика, «пострадал за други своя».

Доктор Шмерц, симпатичнейший старик, сильно напоминавший моего школьного учителя латыни, стоял подле меня, с широкой улыбкой на лице:

– Nun, wie geht's, mein junger Held?[1 - – Ну, как дела, мой юный герой?]

Однажды он пришел ко мне в сопровождении моего знакомого незнакомца – старого чудака в крылатке.

Старик долго тряс мне руку и засыпал меня ворохом слов, от которого у меня голова разболелась. Понял я, что он хочет меня перевезти к себе, что здесь мне неудобно, что у него тоже отличный рентгеновский кабинет и т.  д.

Когда он ушел, доктор Шмерц разразился восторженной филиппикой по адресу ушедшего.

– Как, неужели не знаете? Ведь это же наш известный ученый – профессор Фарбенмейстер… Его работы по лучистой энергии, как говорят, сделали переворот во взглядах на этот предмет. И вы до сих пор не знали, кого вы сохранили для культуры всего человечества? – торжественно закончил доктор Шмерц.

Я, вообще, заметил, что после войны немцы любят говорить о культуре и человечестве.

Что ж, подумал я, ехать так ехать! Посмотрим, что это за профессор Фарбенмейстер?

В подобающей обстановке меня вскоре доставили – ходить я еще не мог – в новое помещение.

Мне была отведена целая комната, где почти неотлучно находилась сиделка; сам хозяин частенько наведывался ко мне то один, то с врачами-специалистами, без конца исследовавшими меня и под конец смертельно мне надоевшими.

Старик был прав: рентгеновский кабинет у него, действительно, оказался прекрасным.