Целитель. Новый путь

 – Куда на этот раз?

– Скажут, – обронил Томаш, неторопливо одолевая парадную лестницу. Старый хлопотливый привратник ласково закивал гостям.

– Проходите в малую приемную, шеньор Мути, – прошамкал он. – Отец Хавьер шкоро будет.

«Шеньор Мути» обернулся и хлопнул напарника по плечу.

– Погуляй! – сказал он со скользящей улыбкой.

– Помолюсь, – буркнул Платек.

Итальянец кивнул и уверенно зашагал высоким, светлым коридором, чьи стены были увешаны полотнами Караваджо, Серадине и Фетти, а в нишах хоронились бюсты цезарей.

Затейливая мозаика пола, блестевшая мутным зеркалом, отразила Аглауко, перевернутого вниз головой. Томаш незаметно потер каменные плитки ногой – да нет, не скользят. И двинулся к часовенке, стыдливо усмехаясь: как деревенщина, ей-богу…

Часовня Божией Матери – Звезды Восточной[4 - В 1955 году Хосемария Эскрива де Балагер, основатель «Опус Деи», сложил краткую молитву: Sancta Maria, Stella Orientis, filios tuos adjuva! («Святая Мария, Звезда Восточная, помоги детям твоим!») – Божией Матери: Звезде Восточной он «доверил» народы России и Восточной Европы.

] укрыла его теплой, затхлой полутьмой. Огоньки свечей мерцали, бросая дрожащий отсвет на закопченные лики святых, спасая и сохраняя.

Платек радостно вздохнул, ощущая легчайший прилив ниспосланной благодати. Смежив веки и перебирая круглые холодные бусины четок, он зашептал короткую молитву:

– Иисус, Мария и Иосиф, я отдаю вам сердце и душу…

Стояла тишина, как в глубокой пещере.

Вечность, парившая под неразличимыми сводами часовни, внимала горячему, сбивчивому шепоту – и скупо оделяла душевным покоем.

Просветленный, Томаш выбрался на свежий воздух – по коридору гуляли сквозняки, остужая мистический жар. Бездумно водя взглядом по неказистым, топорным византийским статуям из порфира, похожего на окаменевший гречишный мед, Платек забрел в Изумрудную гостиную.

Полы в обширной комнате сверкали зеленым пиренейским мрамором, преломляясь в настенных зеркалах, а камин был отделан малахитом с Урала – ярого, сочного цвета молодой травы.

Тяжелые шторы в тон отделке заслоняли складками узкие стрельчатые окна – за ними виднелись дальний склон холма, курчавый от зарослей, да терракотовые башни и купола Кастель-Гандольфо на фоне синего неба.

В зазеркалье мелькнуло темное, вечно недовольное лицо с розовым шрамом на щеке. Брезгливо морща нос, Томаш отвернулся к окну, лишь бы не видеть отражения.