Политрук

Набрали полные корзины упитанных боровиков, да бравых подосиновиков, а когда двинулись обратно, во мне словно какой тормоз сработал – не доходя до шумливого ручья с горбатым мостиком, я остановился сам и ухватил за руку отца. Меня будто окатило всего – не страхом даже, а изнуряющим, томительным предощущением несчастья. У Тютчева есть строка – «созвучье полное в природе», а тогда я будто слышал фальшивую ноту, режущую ухо. Стройное согласие мира вокруг портил уродливый изъян, суть которого ускользала от понимания малолетки.

«Ты чего?» – удивился отец, порываясь идти.

«Стой! – просипел я, хватаясь за его сильную руку. – Туда нельзя!»

«Да почему?» – начал сердиться папа.

И тут нам обоим был дан ответ. Сразу за ручьем вздрогнуло старое, раскидистое дерево. Оно стало беззвучно клониться и падать, медленно, как во сне, пока с грохотом не рухнуло на тропу, стегая мосток гибкой верхушкой.

«Вот это ничего себе! – выдохнул отец, бледнея. – А я ничего даже не заметил! Молодец, сына!»

Я не стал разубеждать его.

Лучше пусть верит в мой обостренный слух или наблюдательность, чем в паранормальные способности – сомнительное поприще, где подвизаются шарлатаны да пройдохи.

Мой неожиданный дар докучал мне не слишком. Напротив, я всегда отыскивал самые грибные и ягодные места, а удочку забрасывал лишь на крупную рыбу. Баба Аня жила в глухом углу Новгородчины, где в войну шли ожесточеннейшие бои, и я не раз обходил опасные места в лесу, чуя притаившиеся мины или неразорвавшиеся снаряды. А в старших классах вся эта нелюбимая экстрасенсорика спасла мне жизнь.

Как-то наш военрук, пожилой капитан в отставке, вещал девятому «А» об устройстве гранаты РГД-5 и показывал ее учебную копию. Все глядели с большим интересом, только я один вздрагивал от знобкого холодка, что проскальзывал по хребту. Я сидел на первой парте у окна, с заносчивой, но хорошенькой Светкой Мальцевой. Она, помню, шипит недовольно: «Чего ты ерзаешь?», а мою центральную нервную вспарывает знакомое ощущение – слома мировой гармонии.

Стоило же военруку выдернуть чеку и отпустить рычажок, как я сорвался с места.

С криком «Нет!», вырвал у него гранату и запустил в окно. Стекло с жалобным звоном осыпалось на подоконник, брызгая сверкающими прозрачными лезвиями. Все ошалели, а я заорал: «Ложись!»

Светку за плечи схватил, пригнул резко, чтоб не посекло осколками. Девушка задушенно пискнула, кто-то вскочил, военрук открыл рот – и тут, на счет «четыре», «муляж» гранаты взорвался.