Голос моего сердца

Чувствуя, как меня затапливает вязкий и густой, как смола, стыд.

Неожиданно меня схватили за руку. Повернувшись, я увидела Айзека – он смотрел на меня своими почти чёрными глазами и что-то говорил. Но я не понимала, что именно. Я что, ещё и оглохла?! Не дождавшись от меня какой-либо реакции, он встряхнул меня – и тут я резко села в кровати, открывая глаза.

Глава первая

Кайл

Судорожно вздохнув, я огляделась. Я совершенно точно была не на стадионе, а в своей кровати. Проведя рукой по одеялу, убедилась, что зрение меня не подводило – прохладная ткань точно была настоящей.

Атласная ночнушка неприятно липла к взмокшей спине. Я поёжилась от этого не самого приятного ощущения и тут же выбралась из кровати, чтобы переодеться.

Приснится же такое! Голос был для меня всем. Потеряй я его – и всё, о Кайл Янг можно было забыть. Потому что кому нужна немая певица? Правильно – никому.

Дойдя до ванной, я скинула с себя одежду и встала под прохладный душ. Странно. Поездки домой должны успокаивать, а не посылать кошмары.

Я так редко бывала в своей квартире из-за постоянных гастролей и ночёвок в студии, что такие дни должны были меня радовать. А выходило почему-то наоборот.

Может, я просто устала? И мне нужен был не день-другой отдыха, а полноценные каникулы? Может, мой мозг так снисходительно напоминал, что нельзя было превращать себя в ломовую лошадь?

Вся беда была в том, что я не умела по-другому. Я жила музыкой. С самого детства. Что неудивительно, с такой-то семьёй. Моя мама была оперной певицей – не самой знаменитой, но всё же, довольно успешной.

Когда я родилась, она бросила сцену и посвятила себя моему воспитанию. Устроилась работать в музыкальный колледж, открыла свою небольшую студию. Отец был гитаристом, преподавал там же, где и мама.

Понимаете теперь, что первым подарком, который мне сделали, едва руки мои смогли держать что-то больше ложки, стала гитара? И что в детстве, вместо садика, я ходила к маме на студию, где общалась исключительно с музыкантами. К семи годам я уже даже могла что-то бренчать сама, а к пятнадцати – играла так, что даже папа порой удивлённо присвистывал.

Но куда больше я любила заниматься с мамой вокалом. Оказалось, что гены пальцем задавить крайне сложно, если не сказать – невозможно. Я пела всегда. Везде, при любой свободной минутке. А когда не пела – писала песни. А написав – пела уже их. Такой вот замкнутый круг.

В шестнадцать записала свою первую песню. Не на бумаге, а как взрослая – на диск.