Дежавю

Какими мягкими они были когда-то…

Мы так и стояли, оба босые, в зловонной луже смешанной с моей кровью.

– Поцелуй меня, родна-а-ая, – его голос сочился приторной нежностью, – я так долго этого ждал…

Я посмотрела на Кирилла снизу вверх. Бархатный тон его голоса никак не вязался с торжествующей, насмешливой ухмылкой. А глаза – в их пустоте поселилось безумие! Он отрывисто склонился и в следующую секунду прижался к моим губам. Грубо. Напористо. Мой рот заполнился тухлым привкусом гнили, тины и ещё чем-то склизким.

Липкий страх что пожирал меня изнутри, сменился отвращением.

Отшатнувшись, я метнулась на второй этаж, в ванную. Меня надсадно стошнило прямо в раковину. Хорошо хоть успела запереть дверь изнутри. Если это, конечно, может спасти. Совершенно не чувствуя ног, моё тело сломанной куклой, медленно сползло на пол.

– Раз– два – три – четыре – пять… – шаркающие шаги направлялись к лестнице.

Казалось, еще немного и безумие поглотит меня. Сбежать?– Невозможно.

Открыть дверь и спросить, что ему от меня надо?– Самоубийство. Покаяться в том, что эти три самых сложных года его жизни, меня не было рядом? – Теперь уже не имеет смысла.

Надо, надо, надо спать

Шесть – семь – восемь – девять – десять,

И не надо куролесить.

Кто не спит, тот выйдет

Вон…

Он уже поднимается по ступенькам. Может Кирилл обвиняет меня в том, что с ним случилось? Что не спасла?

Кто уснул, увидит

Сон.

Безумный, отрывистый смех. Прямо за дверью.

Я раскачиваюсь из стороны в сторону, обхватив руками колени. Что с нами стало? Когда это началось?

***

7 лет назад

– Знакомьтесь, дети, – Юрий Константинович, мой новый классный руководитель, тепло улыбаясь, представил меня будущим одноклассникам. – Шилова Анастасия. С сегодняшнего дня, она будет учиться в нашем классе.

Передо мной растянулись три ряда узких, железных парт. Три ряда изучающих, настороженных глаз. Я нервно сжала, ставшие потными руки в кулачки и прошла к свободному месту в крайнем, правом ряду.

Юрий Константинович, поблескивая толстыми линзами очков в металлической оправе, продолжал что-то говорить, но его слова терялись в плотном коконе моих детских страхов. К своим 11 годам, мне так и не довелось завести хороших друзей в старой школе. Застенчивая и робкая, шумным играм я предпочитала добровольное уединение. Другое дело занятия в художественной школе. Там мой мир преображался.