Между небом и землёй

Оглушающая боль погасила сознание, унося меня в кромешную тьму…

***

Не знаю, сколько был без сознания, но очнувшись и с трудом разлепив веки, я с удивлением понял, что крепко связан. Старая табуретка подо мной жалобно заскрипела, когда я попытался придать телу более удобную позу. Руки и ноги затекли от верёвок. Голова кружилась и гудела от ноющей боли, тошнота волнами подкатывала к горлу, и я с трудом сдерживал естественный порыв.

– Очухался, мил человек? – раздался рядом чей-то участливый голос и в глаза ударил яркий луч света.

Инстинктивно зажмурившись, я опустил взгляд к полу. Мой собеседник был обут в резиновые сапоги.

– Будь добр, не свети в глаза, – проворчал я, медленно поднимая взгляд.

Напротив стоял худой дед в красных семейных трусах ниже колен и замызганной футболке непонятного цвета, с почти выцветшей надписью: Супермен. В седой бороде запутались какие-то крошки, волосы на голове всклокочены. Уши оттопырены, взгляд серых глаз устремлён на меня. В одной руке он сжимал фонарь, луч которого сейчас был направлен в пол, во второй незнакомец сжимал топор.

– Ты кто, божий одуванчик? – с кривой ухмылкой на губах, поинтересовался я у деда.

– Сейчас обухом снова приласкаю, может уважение к старшим проснётся, – прошипел мой собеседник и потряс перед моим лицом топором.

Я невольно поморщился. От деда разило потом и перегаром вперемешку с чесночным запахом. Сногсшибательный аромат.

– Так это ты меня ударил, лопоухий? – не сдержался я, недобро взглянув на щёголя в труселях.

– Ах, ты прыщ ядрёный! – взвизгнул, подпрыгнув на месте, старичок.

По глазам снова резанул яркий свет. Дед пнул меня по ноге, а затем наотмашь подарил звонкую пощёчину.

– Я тебе покажу кузькину мать, – брызгая слюной, орал мне на ухо взбеленившийся франт.

Снова замутило, только теперь я не стал сдерживать рвотный рефлекс. И меня стошнило прямо на сапоги прыткого собеседника.

– Тьфу ты, чирей мохнатый, – прохрипел дедушка, отскакивая от меня. – Замарал, ирод.

– Что за шум, Сморчок? – раздался невдалеке женский голос.

– Этот терпила хамит мне, – пожаловался старик, вытирая тряпкой сапоги. – Да ещё облевал мне обувку, лещ лупоглазый.

– Успокойся, Демидушка, – к деду подошла необъятная женщина, одетая в потёртую дублёнку и похлопала его по плечу.

Я невольно усмехнулся – Сморчок значит. Подходящая кликуха этому заморышу.