Пешком через Байкал

– Напишу письмо слезами,

Запечатаю тоской.

Я пошлю по телеграфу,

Пусть читает милый мой.

– Мама, мама, полечи,

Меня изурочили.

Приходили два солдата,

Голову морочили.

– Я сидела на окошке,

Три я думки думала:

То ли сеять, то ли жать,

То ли замуж убежать.

– Миленький, удаленький,

Пошто не помер маленький?

Я бы не родилася,

В тебя бы не влюбилася.

– На углу висит пальто,

Меня не сватает никто.

Пойду выйду закричу:

”Караул! Замуж хочу!”

– Мой миленок смековат,

Смековатей я его:

Он мою подружку любит,

Я – товарища его.

– Моя милка умерла

Да на столах лежала.

Я хотел её нести —

Она убежала.

– "Ангара" идёт по морю,

Окна голубеются.

Ты скажи, матросик, правду,

Можно ли надеяться?

Стоял поезд дольше против обычного, да и стронулся он как-то вяло, вовсе без охоты. Медленно поплыл состав. Весело вышагивали рядом с тараторочками на устах молодые.

Похоже было, не спешил уходить от них поезд; и машинистам, и проводникам, и налипнувшим к окнам пассажирам – всем вкрай как хотелось, нетерпёж подпёк! – дослушать непременно про всё, про что пелось…

И под счастливые голоса ночи, и под ленивый колёсный стукоток всё во мне полегоньку смирилось, успокоилось… прилегла маятная душа…

3

Всякая избушка своей кровлей крыта.

Жена мужу пластырь, муж жене пастырь

Напротив за откидным столиком в скуке провожала время тоненькая обаяшка с медицинским сундучком.

Светлана.

Медсестра.

То, что с нами ехала не крестная сила, а медицина, успокаивало как-то.

В соседнем купе девушка счастливо просила:

– Золотце, спой!.. Ну, спо-ой…

Дрогнула на гитаре струна. Красивый молодой голос повёл песню:

– А под ногами, сквозь туман,

Встаёт хребет Хамар-Дабан…

«Боже мой, если б ты знала, – писал я жене, – сколько ещё сору у меня не только в карманах, но и в голове: я отважился идти пешком через Байкал. А, будь что будет… Для сибиряков это обычная прогулка… Все на лыжах, один я так.

И выжал, вытолкал на променаж кто бы ты думала? Небезызвестный дружок юности. По старой памяти всё довоспитывал, в ранешние годы не успел: ”В наш грустный век машин, в век лени не грех побольше хаживать, иначе превратишься в пристяжку к мотору”. Тоже мне… Мартын с балалайкой, а туда же, в академики! Было не расплевался с ним.

Забраковал мои он ботинки, снял с лыж свои, всучил.