Убийца сновидений

Когда работаешь охранником на складе по графику «сутки-трое», у тебя куча свободного времени. Его гораздо больше, чем тебе хотелось бы. И в этом состоит жуткий парадокс: ведь на самом деле ты знаешь, что времени у тебя осталось мало. Кроме того, в качестве охранника он почти всегда имел возможность побыть в одиночестве. Не то чтобы Голиков сделался законченным мизантропом; скажем так: его взгляды на жизнь сильно отличались от общепринятых. На что-то другое Макс вряд ли мог бы претендовать после столь долгого и, главное, эффективного лечения.

Впрочем, это его устраивало. От уязвленного самолюбия и тем более соображений престижа он был столь же далек, как от луны. Нет ничего глупее понтов, которые демонстрировала ему любая вошь, вплоть до самого ничтожного торгаша. По его мнению, это было все равно что заботиться о красивом маникюре, когда кое-кто уже приготовил щипцы, чтобы выдрать тебе ногти.

Фаза 1/2

Однажды в конце весны его занесло в старый город. Воскресенье только перевалило через полдень.

Пошатавшись по набережной, он свернул в кривой переулок, где торговали старыми книгами. Медленно двигаясь вдоль разложенного на прилавках, чемоданах, а чаще прямо на тротуаре, товара, он не пытался присматриваться к названиям на корешках – на то, чтобы детально ознакомиться со всем, что здесь продавалось, не хватило бы и целого дня, – а просто глядел себе под ноги, доверившись периферийному зрению и непомерно развившейся интуиции. По большей части он видел только проплывающие мимо пятна обложек, иногда – ноги торговцев. Это также позволяло избежать назойливых вопросов вроде «что вас интересует?». Его давно ничего не интересовало. Тогда почему он пришел сюда? Или кто привел его сюда? На этот вопрос – самый навязчивый из всех – Голиков не сумел бы ответить даже под пыткой. Ответа он не знал, но подозревал, что ответ придет сам собой – когда выпадет нужная карта.

Это случилось шагов через пятьдесят. По правую руку от него, на старой пожелтевшей газетенке, расстеленной на тротуаре, были разложены шесть или семь книг.

И даже назвать книгами большинство из этих тонких пачек прошитой бумаги было явным преувеличением. Так себе, мятые брошюрки, уже не годные ни на что, кроме как для растопки камина. Или на то, чтобы подтереть не слишком изнеженную задницу. Но отчего-то Макс сразу выхватил взглядом из всего этого убогого натюрморта самую невзрачную деталь. Нечто без обложки, с разлохмаченными краями и бурыми пятнами, оставшимися от раздавленных насекомых.