Алтарь управления

Оправив покрывало, тихим балетным шагом приблизилась она к Сидящему на престоле. Хозин по сторонам не глядел, старался прятать дыхание, но запах бил от него, приторно тошный. «Закусывать надо, Валерочка!» – шепнула Алька, и тут же лавиною рухнули слова судьи, воистину в нечеловеческий глас обращенные усилителями и ревербераторами Шнабеля: «Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому дам власть над язычниками, и будет пасти их жезлом железным; как сосуды глиняные, они сокрушатся…»

Установка Гарика работала во всю мощь: «От престола исходили молнии и громы и гласы».

Валерочка пытался сосредоточиться, поднимая перед собой книжку, обтянутую малиновым бархатом, с гипсовыми посеребренными печатями… руки трясутся, чуть не уронил… слава Богу, держит!

Первая печать была лихо сорвана. Из-за кулис, готовясь подняться, на сцену ужами выползали мертвецы, Алька слышала матерщину. Чад от раскаленной плитки повалил гуще, в ладонь кашляли уже все.

Выводить на сцену коней было бы накладно, да и противоречило режиссерской условности: потому трое актеров в черном изображали бешеную скачку.

Четвертым всадником был Корзун, длинный и нескладный. При взгляде на него Альку передернуло: ну, приехал Борис Васильевич со своей символикой! Лицо Ростика было покрыто влажным мхом, с выгнившими ямами щек, – точь-в-точь «зеленая маска»…

Багровый свет залил чадную сцену. Старательно корчась, мертвецы вставали из могил: Ленка Ильчишина напялила корону, Витуля – папскую тиару… Отсчитав нужный темп, Алька молитвенно простерла руки к Сыну и заголосила, пытаясь вызвать Его жалость: «И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и скройте нас от лица Сидящего на престоле!.

.»

… Чтоб черти взяли этот громадный черный свиток, склеенный из листов ватмана, со звездами, присыпанными стеклом для сверкания! Он и на репетициях шел коробом; сейчас Нинуля с другим ангелом пытались скрутить его, спешили, пока еще не отвалился угловой лист.

Наконец, небо было свернуто и осталось висеть на веревках; сестры Ильчишины, произведенные в праведницы, шустро вскочили на обтянутые черным кубы, прочие мертвецы простерлись на полу, и Гарик вывалил на них поток искр. Многовато паленого, подумала Алька, – как бы Хоменко не остановил спектакль.

Обошлось. В дымище и кастрюльном грохоте приближался главный момент мистерии.