Сон о лесном озере

Не терпелось ей показать себя чародейкой, наследницей отцова ведовства; но вперемежку с подлинными секретами натуры вдруг сообщала такое, что казак еле удерживался от обидного смеха… Однажды рассказала Настя, что известная трава шалфей, высушенная, истолчённая и десять ночей проведшая под луною, в живых червей превращается; этих червей также надо высушить и размельчить, а порошком тем посыпать пятки: тогда любое желание твое исполнится. Другой раз огорошила: подсолнечник, завёрнутый в шёлковую ткань с листьями лавра и зубом медведя и носимый незаметно при себе, обратит всех твоих врагов в лучших друзей… Особенно много знала девушка средств любовной ворожбы, вроде такого: «Найдя змею, прижимают ей шею рогаткою, а затем продевают иглу с ниткою сквозь глаза, говоря: «Змея, змея! Как тебе жалко твоих глаз, так, чтобы такой-то меня любил и жалел».

Затем, находясь с любимым, надо продеть незаметно эту нитку в его платье. Пока нитка там, будет он тебя любить»… – «А выпадет нитка, так что – конец любви?! Ну, хоть пыль из жупана не выбивай!» – не утерпел тогда, съязвил Еврась, за что и получил подзатыльник.

Оказалось, что положили Еврася в Настиной комнате; девушка жила теперь на отцовой половине, а сам Степан зачастую ночевал во дворе… Однажды утром, открыв глаза, увидел казак старого ведуна сидящим на краю полатей. Не спросил Степан, каково раненому, лишь ладонью поводил над лицом и грудью Еврася, точно ловил восходящее тепло. Окончив же, с лукавой серьёзностью проговорил:

– Должно быть, не простых кровей ты, хлопче? Откуда родом?

Отсекая новые вопросы, резко сказал Еврась:

– На Сечи прозван Чернецом, там и род мой.

Но Степан словно не заметил отповеди:

– А отец твой кто?

– Не отцом казак славен, а делами! – вдруг закипел гневом, поднялся на локтях Еврась. – Сам по себе я, Степан, – таким меня и прими!..

Кряжистый ведун сидел непроницаем, насмешливо щурясь. Круглая голова его, сверху и снизу равно обросшая колючей седой щетиною, была чуть склонена к левому плечу… Вдруг поднялся Степан, как снизу уколотый; сказал кратко: «На Иванов день танцевать будешь», – и торопливо вышел.

Скоро казак уже ковылял в сумерках по саду, опираясь на буковую палку, поддерживаемый Настею. Раны стягивались с удивительной быстротой…

Под Троицу столь душная, липко-жаркая ночь навалилась на землю – даже здоровые люди, взмокнув от пота, воевали с приснившимися чудищами; а уж Еврась, от бездвижья тоскою съедаемый, и вовсе сходил с ума.