Следы на воде

Перелом позвоночника оказался и впрямь переломным: с этого мига девочка помнит себя собой, уже подряд, без провалов.

Она не выносила, когда ее жалели. Ничего ужасного девочка в своем горизонтальном положении не видела. Жить это не мешало. Не мешало играть и думать.

Мой лист – белая крыша. Я пока не могу ходить, но зато ко мне в гости приходит воробей.

У меня есть лопатка, и я могу копать ею снег на крыше, лежа в спальном мешке.

В больнице было куда хуже. Там не было трещин на потолке, не было мамы и почти все было белое. Коричневым запомнился только взрослый шестилетний мальчик. У него даже имя было коричневое – Сережа. Сережа проглотил значок. Он очень этим гордился. Оно и понятно: проглотить значок – это по-мужски, не то что сесть верхом на перекладину шведской стенки, закричать «Бабушка, смотри, я на лошадке!», а очнуться в больнице со сломанными позвонками.

Цветными были картинки и стихи. Но надо было ждать, чтобы тебе их прочли. Букв еще не было. А пока тянулся длинный белесый день, и только где-то с краешку было немного стихов.

– Старая лестница,

Что ж ты не спишь?

Что ты все время

Скрипишь и скрипишь?

– Милый мой мальчик,

Когда же мне

Спать?

Надо людей

Провожать

И встречать.

Чтоб не устали,

Чтоб не упали,

Надо перила

Им подавать.

– Старая лестница,

Но, между прочим,

Люди не ходят

По лестницам

Ночью.

Так почему ж ты

Ночами

Не спишь?

– А по ночам, —

Ты поверь мне,

Малыш, —

То тяжелы,

То легки,

Словно дым,

Сны сюда входят

Один за другим.

Тихо под ними

Ступени поют…

Слышишь, мой мальчик?

Они уже тут.

    Ирина Пивоварова

Потом потолок обвалился. Дом был старый. Балки прогнили. Перекрытия рухнули. Мы жили на верхнем этаже и чудом остались живы. Примчались исполкомовские начальники, поднялся переполох, и на годы мы остались без дома.

А накануне был детский праздник. Пахло елкой и мандаринами. Пахло так, как будто никакой советской власти не было и быть не могло.