Касьяниха

Иногда мамы не было по нескольку дней.

Помню, лежим мы все, силы бережем. А на кухне пекут блины постояльцы, жены командиров с детьми из Ленинграда, эвакуированные. Им положен был паек. Я выходила на кухню и начинала петь частушки.

Пойду, выйду на крылечко,

Посмотрю на Вологду:

Не идет ли мама с хлебом,

Умираю с голоду.

А потом спрыгивала с приступка у печи и начинала плясать. Мне давали блин «за работу», я бежала в комнату, где сестры лежали. Блин исчезал вмиг. Но мне не доставалось. Я вылетала снова на кухню и затевала свой концерт.

Вдруг приехала мама с целым мешком картошки. Все вскочили, схватили по картошине и начали грызть.

– Помойте хоть!

Где там! Лишь бы поесть. Картошка была сладкой. Конечно, три дня идти, да морозы по ночам…

Когда снег сошел, мы ходили на колхозные поля, что тянулись за городом сразу, собирали мороженую картошку. Мама пекла из них «подкаменники». Они пахли гнилью, но мы ели. А потом полезла травка. Тут уже ели все подряд. От всякой бурды пузо пухло.

Сестры

Нас было восемь сестер. Старшие нас не касались. Трое были не родные маме, и она из кожи вон лезла, чтобы прежде накормить их, чтобы не сказали что «мачеха».

Люся, старшая родная дочь, рано пошла работать, чтобы помочь прокормить семью. А Тамара, Клава и я были ближе по возрасту. Тамара была на три года старше и поэтому считала меня малявкой. Не любила со мной играть. Часто меня дразнила и звала Касьянихой, так как я родилась в високосный год 29 февраля.

Помню, сидели мы поздно вечером у лежанки, смотрели на огонь, а в другую комнату проем, и там темнота. Жутко так. А Тамарка дразнит:

– Галька, слизун сейчас тебя схватит. Вон он ползет…

Я жмусь к Клаве и боязливо озираюсь.

Приходила мама, укладывала всех спать. А потом ложилась сама со мной:

– Маленькая, где ты?

– Я тут, – шептала я.

Помню, как-то рано утром проснулась от громкого стука в окно. Что говорили, не слышала. Одно слово только: «Победа!» И вдруг завыли все по-волчьи.

А с утра уже гремела музыка. Напротив дома на футбольном поле сколотили трибуну. А потом весь город собрался. Все обнимались, радовались.

Мы распахнули окна и уселись с Клавой на подоконник.

Меня поразила одна пара. Он был военный: высокий, красивый, грудь в орденах.