Подъезд

– Я исхожу из фундаментальной необходимости обоих феноменов. Возьмем, к примеру, религию и философию. Религии всегда не хватало философии – так родилась теология. Но теология – это догматика, а любые ограничения – смерть для разума. Гегель первым попытался примирить религию и философию. Но не учел инерции научного знания – стрела, выпущенная в космическом пространстве, движется бесконечно.

Женщина-богомол буквально млела от счастья, внимая «своему Сержа».

– В трудах Маркса концепция саморазвития абсолютного духа оформилась в диалектический материализм, отчего философия перестала быть сама собой – царством мысли и религией разума.

Необходим новый синтез религии и науки: нужно закончить все эти споры о первородстве и, на основании законов диалектики, выйти на новый этап развития, где религия будет идти рука об руку с философией.

– Вот тебе бабушка и Юрьев день! – расхохотался толстяк. – Каков, а?!

– Позвольте, – возмутился очкарик, – но даже с точки зрения Гегеля, религия – это низшая ступень развития.

– Я говорю о такой форме религии, которая рождается на высотах научного знания.

– Кому же прикажете кланяться, отче? – с издевкой выкрикнул толстый.

– Кланяться не нужно, – снисходительно улыбнулся диссертант, – только служить.

– Это как, «паки и паки» что ли? – продолжал куражиться толстый.

Медленно, словно брошенная супруга, женщина-богомол прошептала:

– Я вас не понимаю, Серж! Что вы такое…

– Я говорю о служении науке, Регина Карловна, не более.

Вот вы, например, преподаете историю философии уже 30 лет. Разве это не служение?

– Ах, вот вы о чем! Ну конечно!

– А Фома Лукич? Когда он защищал докторскую диссертацию меня ещё и в помине не было.

Председатель расплылся в широкой улыбке и закивал седой головой.

– Ипполит Марленович так изучил философию Гегеля, что ему впору создавать свою собственную. Но он довольствуется скромной должностью декана факультета.

А это уже самопожертвование в чистом виде. Да и разве все вы не служите науке – этой великой силе, преображающей наш темный мир?

Регина Карловна всхлипнула и полезла в пакет за носовым платком.

– Ну это уже слишком, – проворчал толстый.

– Это, знаете ли, не ответ: любая религия предполагает некий идеальный объект, – продолжал наступать очкарик, не обращая внимания на лестный отзыв. – У Гегеля, например, это абсолютный дух.