Постой

Лицо вышло нерезким, пересвеченным, зато позади вверху оказался во всех деталях запечатлен человечек под люстрой. C обратной стороны снимка тщательно, как монограмма, фломастером была выведена прописная «Ш». Вельцев отложил фотографию, сел и провел кулаком по лбу.

– Ты что? – спросила Лана.

Медленно, не соображая еще, что делает, он достал бумажник, раскрыл его и взглянул в слоистые недра.

– Ты что? – повторила Лана.

Вельцев спрятал бумажник и снова уставился в пол. Фотография напомнила ему о чем-то упущенном из виду, кольнула под ложечку, – но и только, так что в следующее мгновенье он даже не мог сказать, что именно дало знать о себе – вещь, воспоминание или предчувствие.

Лана подобрала снимок, подула на него и засунула между стеклами серванта, сдвинув бумажную иконку.

– Чаю будешь? – спросила она, встав на пороге комнаты. – Или, может…

Вельцев опять прилег.

– Ты без меня пока там. Свет выключи. Мне надо… немного…

– …перекантоваться, – договорила Лана, хлопнула по выключателю ладошкой и закрылась в кухне.

Закурив, Вельцев снова растянулся на ковре. Сигарету он держал в откинутой руке на весу, чтобы пепел падал на пол, другой вхолостую ворочал кремнем зажигалки. Из кухни вскоре послышался приглушенный смешливый голос – Лана говорила по телефону. Вельцев попробовал вспомнить неумело накрашенное лицо девушки, однако вместо лица ему почему-то вспомнилась коленка.

* * *

Пару лет назад он набрел в интернете на статью, в которой доказывалось, что расположенность мужчины к убийству и к женщине имеет источником один и тот же невроз – какой именно, Вельцев не понял, хотя прочел статью дважды.

Ученому автору он был признателен не за его темные разглагольствования, а за то, что связь между склонностью к убийству и влечением к женщине получала, можно сказать, официальное признание. После своего первого заказа, промаявшись сутки без сна, он исповедовался в Рождественском монастыре. Для душевного спасения это не возымело последствий, зато материальных результатов было хоть отбавляй. По дороге из монастыря он перевернулся на машине, заснув за рулем. Его первой женой стала студентка мединститута, которая в тот день вышла на первую стажировку в Склифе. Тогда, не столько в травматологии, сколько в общежитии, она возвратила его к жизни. Наутро он будто проснулся в новом мире, а еще неделю погодя – с легким сердцем и даже, что ли, с чувством бескорыстного благодеяния – застрелил досаждавшего ей тульского ухажера-пропойцу.