Умер ли Шейкспир?

Во всяком случае, этим занимался он, а я иногда вставлял слово, когда он переводил дух, и образовывалась пауза. Спорил он с жаром, энергично, неистово. Я же – сдержанно, с умеренностью подчинённого, который не жаждет вылететь из рулевой рубки на высоте сорока футов над водой. Он был люто предан Шейкспиру и от чистого сердца презирал Бэкон и все эти претензии бэконианцев[7 - Здесь имеет место совпадение в фамилиях: Делия Бэкон была одной из первых, кто стал открыто оспаривать авторство Шекспира из Стратфорда и, в частности, среди многих современных ему авторов указывала на своего однофамильца, Фрэнсиса Бэкона.

]. Что делал и я… поначалу. И поначалу он был рад такому моему отношению. Обнаруживались даже некоторые признаки того, что его это восхищало. Признаки эти, правда, тускнели за счёт расстояния между его начальственной возвышенностью и моей приниженностью, однако мной они были ощутимы. Ощутимы и переводимы в комплимент, снисходящий откуда-то из-за границы вечных снегов и не слишком оттаявший по пути, во всяком случае, не настолько, чтобы что-нибудь воспламенить, включая даже самомнение лоцмана-молокососа. И всё же комплимент заметный и драгоценный.

Естественно, мне это льстило, и я проникся к Шейкспиру лояльностью в большей степени, если это возможно, нежели раньше, а к Бэкон – большей предвзятостью, нежели раньше, если это возможно. Так мы продолжали спорить, оставаясь по одну сторону, и были счастливы. До поры. Всего лишь до поры. До очень и очень короткой поры.

Потом атмосфера стала меняться, стала остывать.

Вероятно, человек более разумный увидел бы причину проблемы раньше, чем я, однако я заметил её достаточно рано с практической точки зрения. Дело в том, что Илер был спорщиком по натуре. А потому довольно скоро он устал спорить с собеседником, который соглашался со всеми его высказываниями и в итоге никогда не провоцировал на вспышку и демонстрацию того, на что он был способен, когда дело касалось ясного, холодного, твёрдого, искрящегося всеми своими гранями бриллианта рассуждения.

Это его слова. С тех пор оно – рассуждение – с самодовольством использовалось множество раз в битве между Бэкон и Шейкспиром. На стороне Шейкспира.

Это ещё не Марк Твен, но уже Сэм Клеменс, 1850

Потом случилось то, что случалось не только со мной, когда общественные и личные интересы оказывались в противостоянии, и требовалось сделать выбор: я отринул общественное и перешёл на другую сторону.