Мелик-колдун

Посмотреть, как там люди живут. Удобно ли им ходить вверх ногами? Не сыпется ли мелочь из карманов?

Дальше Нику понесло, и она стала расписывать, как мы будем продавать беднягам австралийцам карманный магнит для монет и станем, наконец, миллионерами. Малявка разинула рот и даже трястись перестала. А пограничник ещё сильнее сдвинул брови (как у него только лоб не сводит!) и опять стал допрашивать:

– А мама у тебя кто?

– Актриса! – бодро отрапортовала Малявка, радуясь, что хотя бы тут ничего не напутает.

– Это и так видно, – неодобрительно буркнул пограничник. – Ты имя-отчество скажи.

И бровями пошевелил, как жук. Видно, всё-таки, сводит.

Тут уж Ника не выдержала:

– Издеваетесь?! Я своё имя-отчество сама запомнить не могу!

Ещё бы. Никанора Ангеларовна.

У Ники папа – серб. Ангелар. А больше о нём ничего неизвестно. Кроме того, что он "красавец-мужчина". По крайней мере, был таким тридцать с чем-то лет назад. Бабушка Льва его один раз в жизни видела, на фестивале каком-то.

Имя "Никанора" ничуть не лучше. Оно возникло в честь прапра- (или ещё больше "пра") дедушки, который, по словам бабушки, был "единственным счастливым человеком у них в роду". Хотя, на самом деле, про этого пра-Никанора тоже ничего неизвестно. Кроме того, что он пас коров. Так что про счастье бабушка, скорее всего, выдумала.

Ника, разумеется, терпеть не может эту Никанору. Совсем как Нимфодора Тонкс.

– Так-так, – придира-пограничник повертел паспорт Ники.

– Разумеется, – с готовностью согласилась Ника. – А имя такое – специально, чтоб не привлекать внимания.

– И чтоб проще было выучить, – вставил Лев.

Ника засмеялась. Как можно смеяться на пограничном контроле? Когда тебя вот-вот загребут за подделку документов и киднеппинг? Уму непостижимо. Но Лев всё равно порадовался. Раз в сто лет ему удаётся рассмешить Нику. А она смеётся даже, если ей палец показать.

Накаченный дядька с волком на бицепсах стоял в очереди сразу за ними. Переминался с ноги на ногу и с каждым вопросом пограничника всё больше выдвигал вперёд нижнюю челюсть. Сам виноват. Надо было  вставать в соседнее окошечко, вслед за Санычем.

Саныч уже давно прошёл проверку и подпирал облупленную стену с другой стороны границы. Он разевал рот так же широко, как Боб Марли у него на майке. Только Марли пел, а Саныч зевал.