В девяти милях от жилища дьявола

Она посмотрела на перчатку, задержала дыхание и дернула черную ткань. Показалась смугловатая кожа. Ниже локтя шел кольцевой шрам, пальцы казались длиннее и красивее, чем на левой руке. На ногте безымянного желтел полустёртый скорпиончик, нарисованный лаком.

Вера гармошкой уложила перчатку на стол, достала левой рукой влажную салфетку и протерла смугловатую кожу. Подстригла и отшлифовала ногти, удалила кутикулу. Обвела желтого скорпиончика и стала ждать, пока лак высохнет.

Вера делала так с трансплантации – одевала и умывала донорскую конечность, как ребенка, стригла ногти на непривычно длинных аккуратных пальцах, но чужая рука оставалась до отвращения чужой.

Где-то внутри не отпускало странное ощущение, что однажды Вера вернет эту штуку – как возвращают арендованный лимузин или квартиру, – но хозяин все не приходил и не приходил, и не приходил.

Вера подула на желтого скорпиончика и натянула черную перчатку обратно. Напряжение ушло. Захотелось кофе, сырков, и не прошло десяти минут, как по кухне поплыл дразнящий аромат, а в турке поднялась коричневая пенка.

Вера достала из холодильника вчерашние покупки и налила в кофе молоко. Закрыла глаза, отпила. На языке стало неприятно-кисло. Вера бросилась к раковине и выплюнула остатки месива. Промыла рот, схватила бутылку и поняла, что срок годности молока закончился три дня назад.

***

Холодало. Сырой ветер без устали разбрасывал мусор, который больше не забирали из контейнеров. Море двигалось тяжело, натужно, будто у него началась одышка, и порой стеклом замирало у берега.

Вчерашняя певичка-бутылка пропала, но пьяница еще лежал под лестницей. Его подбородок облюбовала чайка и с нескрываемым любопытством заглядывала мужчине в рот.

Вере сделалось не по себе. Она остановилась и посмотрела внимательнее – человек не двигался, только рубашка и брюки вздувались от ветра. Вера оглянулась, сказала себе "это не мое дело" и поспешила прочь, к магазину.

Двери продуктового оказались закрыты.

Вера приставила ладони к витрине и вгляделась в темноту помещения. Смутно виднелись пустые ряды – будто за ночь и утро все окончательно смели. Вера снова дернула ручку.

– Эй!

Она двинула ногой по стеклу.

– Эй! Вы мне, блин, молоко просроченное продали!

Никто не появился, не отреагировал. Тёмный, пустой магазин глядел угрюмо, недобро, и Вера ни с чем зашагала домой. Внутри росли два противоположных чувства: раздражения и страха.