Время Сварога. Грамота

– Это мое родовое имя, а при крещении Борисом нарекли!

Говоря так, Вохма припомнил еще парочку имен – прозвищ, которыми его называли в разных частях империи на разных языках. Сабит – еще одно имя на тюркском – означало «непоколебимый». Получил он его в Орде, в одном из походов, после того, как сдержал атаку восставших бродников малым числом, до прихода основных сил. Другими – он пользовался редко, и они постепенно стирались из памяти. Порой трудно было представить, что все имена принадлежали одному человеку. Зачастую случалось так, что имена начинали жить своей собственной жизнью; и связать их, потом, с одной и той же личностью было не просто, а через одно – два поколения и вовсе невозможно.

Так скупа людская память и скоротечна жизнь.

– Когда это тебя крестить успели? – спрашивал Олекса, недоверчиво поглядывая на Вохму. – Ты – в Орде постоянно. А вы там – все язычники.

– Сразу видно, далекий ты от правды человек. Жил себе на околотке и света божьего не видел. Я – в Орде с десяти лет. Отроком забрали вместе с Иваном, сыном князя Михайлы Тверского.

Дань кровью называется. И если ты не ведаешь, то служу я десятником у княжича, – всем воинским наукам обучен, в походах дальних бывал, даже до Великой Стены хаживал. И крестили меня в детстве. А ты, червь книжный, про то не ведаешь по глупости своей церковной. И если бы не его поручение, болтался бы ты под хвостом моего коня, привязанным за шею!

Видно было, что Вохма специально подначивал Олексу и, зная свою силу, мог насмехаться над тщедушным схимником.

Монах даже не пытался приструнить наглеца. За долгие месяцы пути он научился понимать своего телохранителя, понимал, что тому скучно в дороге и цепляется он беззлобно, исключительно для того, чтобы занять чем-то свою деятельную натуру.

– Вы, казаки – ордынцы, только и можете убивать и мучить простых людей. Вам придать смерти человека, ровно рукавицу скинуть, – продолжал Олекса.

– Ты слишком скор в суждениях, монах. Мы, разве аланы какие? Мы не шьем попону для коней из человеческой кожи.

Упоминая об аланах, Вохма имел в виду луговых славян. Слухи об их жестокости давно покинули пределы империи. Тех, кто умирал от старости, они считали глупцами и бездельниками. Славен у них был тот, кого убивали на войне. В плен они не брали, а отрезали голову поверженному неприятелю, сдирали с него кожу и покрывали ею своих коней. Поклонялись они только богу войны: вонзали меч в землю и молились ему, как покровителю тех мест, где довелось сражаться.