Сестры Карамазовы

Он протянул к ним руку – мотыльки исчезли, увлекая его за собой, приглашая в последний полет переполненный вагон и горячий недавний перрон, марш (или туш?) привокзального оркестра и слезы Наташи, запахи, бритые затылки…

Сон превратился в скомканное, так и не отправленное солдатское письмо, и тут он проснулся. Безумно болела голова.

«Ну да, конечно, не нужно было вчера столько пить», – удрученно подумал он, не открывая глаз. Уставший за ночь разум переваривал на сковородке памяти образ вечно хмельного деда Савельича, устроившего на проводах настоящие тараканьи бега, в которых первым к финишу пришел таракан Горький, далеко позади оставив Ханока Левина и Виктора Пелевина.

«Бедный, бедный дед Савельич! Что-то с ним сейчас?»

Александр открыл глаза – над ним пугающе зависла черная и бесконечная пустота.

«Странная ночь, тихая», – подумал он, пытаясь перевернуться со спины на левый бок. Где-то над ним зашуршала листва, и тут же на лицо его посыпался песок. Или…

«Но откуда?» – удивился он, ощутив на губах характерный привкус чернозема.

Попытался приподняться, но только больно ударился лбом о нависшую над ним пустоту. В животе тоскливо заурчало. Он закрыл глаза, стараясь не шевелиться, но когда затекли конечности, левой рукой

(«почему болит правая»? )

осторожно ощупал черную пугающую плоскость над головой. И вскрикнул, больно занозив палец.

«Господи, это же свежеструганная сосна!..»

Он вновь ощупал доску и ужаснулся – доска была не одна: справа плотной стеной громоздились точно такие же крепко сбитые доски.

И слева. Голова раскалывалась. Мысли путались. Сквозь гремучую смесь приторного соснового аромата и сырого запаха земли послышался далекий и жалобный лай. Совсем не такой, как в Моздоке или Шали – там собаки выли глухо и протяжно, а лаяли безысходно, пытаясь сквозь дым и огонь разглядеть забытую всеми Луну. Александру стало нестерпимо страшно: страх сковал все его тело – раненое предплечье, пробитую грудь, оторванную снарядом ногу.

Он вспомнил все, но дикий первобытный страх уже пронзил его мозг измятой, затертой до дыр похоронкой, и тут он проснулся.

На кухне негромко играло радио.

«Тьфу, опять кошмары! И голова что-то не проходит», – он, потянувшись, поднялся с кровати, не торопясь, словно в замедленном кинофильме, побрел в туалет.

Сигарет на привычном месте не оказалось. Не было их и в заначке под потолком – полка пустовала. Он попытался сосредоточиться. По радио сообщили, что в столице пробило семь.

7.05.