Часть вторая.

], перед встречей с друзьями,

Коням нашим под стремя будет пусть всегда!

Будь, Бухара, счастливой и живи ты долго,

Пусть твой эмир к тебе идёт с радостью всегда!

Если эмир луна – Бухара его небо,

И луна над Бухарой восходит пусть всегда!

Если эмир кипарис – Бухара его сад,

Пусть неразлучен с садом будет он всегда!

Даже если на сокровище появится чуть изъян,

Пусть восторги и восхищения слышатся всегда[7 - Рудаки, «Ветерок с ручья Мульян». Пер. Саида Сангина.]!»

При первых же звуках волшебного чанга захмелевший от обильного кушанья эмир все же обратил внимание на стоящего перед ним поэта.

В голосе Рудаки звучала такая неподдельная грусть, такое чувство печали, словно бы он передавал великому повелителю всю ту скорбь, которую предстоит испытать жителям Благородной Бухары, если вдруг эмир решит покинуть город и переехать в Герат. Эмир отодвинул от себя кушанья и задумался.

А Рудаки все пел и пел, повторяя:

Будь, Бухара, счастливой и живи ты долго,

Пусть твой эмир к тебе идёт с радостью всегда!

Голос поэта словно по волшебству открывал картины его бухарской жизни: перед глазами возник дворец, мечети, величавые минареты, которые вздымались к ярко-синему, горячему небу.

Вдруг Наср Ахмед почувствовал сильную тоску по дому, так горько и пусто стало на его душе, что он, бросив утреннюю трапезу, как был, неодетый и неприбранный, вскочил на своего коня и помчался к переправе через Аму-Дарью.

«Только через два перегона эмир обул привезенные ему сапоги», – писал тогдашний летописец.

Так было тысячу лет назад…

Дворец Калаи-Фату, который гостеприимно предоставил эмир Афганистана Аманулла-хан повелителю Бухары, находился в нескольких верстах от Кабула. Из окон главных покоев Алимхана виднелся небольшой афганский кишлак, где глинобитные домики были построены так плотно, что, казалось, наезжали друг на друга. За селением далеко, насколько хватало взора, простирались узкие полоски пустых полей, с которых урожай был давно уже собран.

А на самом горизонте, на севере, призрачные, подернутые белесой молочной дымкой, застыли горы. Алимхан часто смотрел в ту сторону, словно бы пытался увидеть сквозь горную гряду, как катит свои воды могучий Пяндж, то усиливаясь, яростно и бурно, среди узких скал, то, успокаиваясь, плавно и степенно в долине.

Ведь на другом берегу реки начинались его владения – Бухара, страна, которую он потерял.