У меня есть дедушка

А оканчивалось произведение так: «…мы по Красной площади с дедушкой идём!»… Топ-топ, прошли мальчик с дедушкой…

И вдруг произошла метаморфоза… Топ-топ… Мальчик развернулся и начал сначала, но почему-то решил заменить главного персонажа, рядом с ним по брусчатке теперь шагал совсем другой человек, чужой и страшный. «У меня есть Гитлер…» Топ-топ… Скрип-скрип… Хорошо выучил, не запинается, даже с иным действующим лицом: «Мы по Красной площади с Гитлером идём!» Продекламировал и, довольный, скрылся в комнате, оставив случайного и невидимого слушателя в полном недоумении.

Я долго думал, почему мальчик решил сыграть в такую странную игру. Уж конечно, не потому, что в действительности хотел бы пройтись за ручку с дядей Адольфом – зачем это ему? Но и не думаю, что это была форма протеста против школьной зубрёжки, перевертыш, которыми мы все в своё время развлекались – нет, тут другое. Эта маленькая история, по-моему, про отношения со злом. Про тонкие механизмы защиты от оного. Там, где прошёл дедушка, мальчику уже не страшно.

Там можно хоть с Гитлером прогуляться, хоть с кем. Зло не лишено сущности и оболочки, но оно обезврежено, на него нашлась управа, и к нему можно безопасно приблизиться, потыкать палочкой.

Сейчас же я сообщу вещь несколько абсурдную: у меня в детстве тоже был «свой Гитлер». И был дедушка, который, хоть и не водил меня по Красной площади в сомнительной компании, зато, как уверял, прилежно ползал в апреле 45-го по подвалам горящей Рейхсканцелярии в надежде познакомиться с вышеупомянутым персонажем поближе.

У меня тоже были ритуальные празднования Дня победы, как и у того мальчика. Тогда собиралась вся семья, салаты вываливались, без затей, в большие эмалированные миски, специальным образом сервировалась селёдка из ветеранского заказа – сначала молоки, сверху, в прежнем порядке, кусочки тушки, потом уже луковые кольца. Но больше всего ценились дедовские прошлогодние «заготовки» – маринованные огурцы, помидоры, перцы, а также овощные салаты всех цветов и вкусовых сочетаний. Поднимались тосты, звенели бокалы, все ждали салюта, а по чёрно-белому телевизору показывали обязательную кинопрограмму.

– Да не… никого мы там не нашли… – дед скептически косился на экран, когда там мелькали кадры, как бы инсценировавшие его боевую молодость: бункер Гитлера, горящий Берлин, бегущие автоматчики…

Помню лёгкую досаду от того, что дед не звенит сейчас золотыми звёздами, не рассказывает, как поднимал в атаку батальоны и полки.