Слепой. Я не сдамся без боя!

– Есть ждать и быть наготове, – продублировал телефонный голос полученный приказ и дал отбой.

Человек у окна глубоко затянулся сигаретой. Умерший отправился в лучший мир почти на целые сутки позже, чем следовало бы. За это время он почти наверняка успел кое-что сказать. Возможно, сказано было многое, а может быть, даже все – все, что мог знать исполнитель, разумеется, но и этого было вполне достаточно для крупного скандала. Очень крупного! Впрочем, масштабы возможного скандала не имели особенного значения: тому, кто угодил под прямое попадание бомбы, безразлично, был это простой фугас или ядерный.

Другое дело, что мертвец уже не сможет повторить свои голословные показания в суде. Сами по себе его слова ничего не стоят, это понятно даже тем, кто эти слова из него выбил тем или иным (несомненно, достаточно жестким, официально находящимся вне закона) способом. Значит, никакого суда, никакого скандала не будет, а что будет, покажет время. Может, и ничего; может, все еще и обойдется.

До сих пор ведь обходилось, не так ли? Кроме того, проигранная битва вовсе не означает поражения в войне.

А настоящая война еще толком и не начиналась; на смену погибшему исполнителю, каким бы отменным профессионалом он ни считался, всегда найдется другой, и не один. Будут новые бои, новые потери, но без этого невозможен прогресс. Более того, без труда, риска и крови не только не завоюешь новых высот, но и старые не удержишь. Это закон природы, а против нее, матушки, не попрешь…

Телефон, который он еще не успел донести до подоконника, снова зазвонил – вернее, зажужжал, поскольку хозяин по укоренившейся привычке даже дома оставлял его в режиме вибрации, весьма удобном для человека, львиную долю своего рабочего времени проводящего на различных заседаниях, совещаниях и планерках.

Стоящий у окна непроизвольно вздрогнул, отметив про себя, что становится нервным и мнительным, как тургеневская барышня. Один взгляд на дисплей заставил тревожно забившееся сердце успокоиться: звонил сын, а это не сулило никаких неприятностей, помимо тех, что уже давно стали привычными.

Он не ошибся: едва успев поздороваться, отпрыск скрипучим, сварливым тоном осведомился, в честь какого праздника любимый родитель заблокировал все его кредитные карточки.

В сущности, карточки были не его, а отцовские (иначе как кто-то, кроме него, смог бы их заблокировать?), но человек у окна не стал лишний раз сотрясать воздух, произнося вслух то, о чем оба и так отлично помнили.