Недостающее звено

Но там я их наблюдал всего пять минут, и по их истечении они, уже без повязок дружинников, протискивались в узкие двери пивбара. А в зале с взрослыми мы почти не встречались, только в раздевалках. Их забинтованные руки, покатые мускулистые плечи и настоящие боксерки на ногах приводили нас, детей, в сильное волнение. Они тренировались в другом зале, при закрытой двери. Оттуда мы слышали оглушительные хлопки по лапам, удары по мешкам и грушам и шумные спарринги на настоящем ринге. А я тянул свою детскую лямку, старательно трудился и не заглядывал подобострастно в глаза тренерам, тем более, что взгляд у них не всегда был свеж и понятен.

Но однажды я все же попал на настоящий ринг. Прошли как бы соревнования, между своими, со взвешиванием, гонгом, судейством и даже горсточкой зрителей. Я победил в своей весовой категории своей возрастной группы, и мою руку поднял рефери. И с этого дня я почувствовал ко всему этому интерес, может быть не такой, как к библиотеке, которая к этому времени была перенесена или совсем упразднена, но интерес был зовущий и настойчивый.

Я стал готовиться к юношескому первенству города; тренеров было много, если были какие-то площадки, там всегда возникали секции. Город если не воспитывал мастеров, то бить крепко и уворачиваться ловко учил. Было два основных места обитания боксеров: наш Дворец спорта и Дом пионеров, название которого в произношении наших взрослых боксеров звучало почему-то как «пионэров». Вроде как это был символ какого-то особого их отношения, причем явно не восторженного.

Но выступать на юношеском первенстве города мне не случилось. «Командировка» в Хакасию, а потом болезнь больше чем на год убрали меня из этого физкультурного движения. Но когда это все закончилось, и меня все же взяли в восьмой класс школы, а в секцию не приняли, потому что у меня была уже сомнительная репутация, я почувствовал себя каким-то изгоем, обремененным чем-то нехорошим, и что дружить со мной греховно и опасно. Конечно, можно было бросить этот бокс, но я, со своим упрямым характером, ушел заниматься в Дом «пионэров».

Ходить стало далеко, через марь, особенно это расстояние отбирало много сил зимой, когда многоснежные бураны оккупировали весь видимый мир. Но я без пропуска, по ветру и морозу ползал со своей дерматиновой сумкой, которая на холоде смерзалась колом, в то деревянное здание, на коньке которого был огромный «пентограф» в круге, непонятно кем туда возведенный.