Железный поход. Том третий. След барса

Великий Шамиль из Гимры, владыка гор, третий имам Дагестана и Чечни, щит и меч горцев… Но не по его ли молчаливому согласию мюриды Джемалдин-бека – маленького падишаха[4 - Титул бывших турецких султанов, персидских шахов, правителей – шейхов и ханов Афганистана (перс.).] – покарали жителей Аргуни?.. Не по его ли суровому решению золотая сабля Ахильчиева снесла голову праведнику Абу-Бакару?! Старцу было за сто зим. Старый Абу-Бакар под саблями шамилевских мюридов не просил пощады. Он был первым человеком в Аргуни.

Он помнил первого имама Кавказа Кази-муллу. Он лично знал второго имама Гамзат-бека. Он один помнил до седьмого колена аргунских дедов и прадедов, как суры Корана…

Уа-лай-ла я-ла-лай…

…Пробуя ногтем, остёр ли его кинжал, Дзахо с суеверной трепетностью посмотрел на арабскую вязь, что текла витиеватым ручейком по голубой стали. Дзахо был гололоб и безграмотен, как и вся его родная Чечня, как ее гордый брат Дагестан, как без малого весь тогдашний Кавказ… Сын Аргуни знал с детства эту мудреную надпись:

Две песни, два лезвия, две стороны:

О смерти врагов, о свободе страны…

Уа-да-дай, я-да-дай-ии-и…

Недоволен остался осмотром Бехоев, терпеливо продолжил точить о камень кинжал, качая в такт головой… И вновь заслышались слова старой печальной тавлинской песни:

…Вышел храбрый абрек к краю пропасти

И, зажимая смертельную на груди рану,

Крикнул окружившим его врагам:

– Живым не сдаюсь – больше одной смерти не бывает…

Вы же, шакалы и воронье, берегите свои хвосты…

Сказав так, начал стрелять из ружья храбрец…

Положил он на месте пулей,

Как охотник оленя, вождя своих кровников…[5 - Старинная чеченская песня (записана в Чечен-ауле Д.

Курумовым от певца Саида Мунаева).]

* * *

Два дня и две ночи провел в мрачных скалах, высоко в горах Бехоев. Огонь разводил редко (только когда ел) в вырытой кинжалом лунке, надежно укрытой от чужих глаз плетенкой из можжевеловых веток. Кто знает, посвятил ли он это время посту и молитве?.

. Едва ли он отдал его и одинокому философствованию отшельника в дикой пустыне… Но то, что думал он долго и думал мучительно, как ему поступить далее, куда направить своего коня, – несомненно. Modus vivendi[6 - «Образ жизни» (лат.); условия, делающие возможными хотя бы временные правильные, мирные отношения между двумя (противными) сторонами.] в его положении был невозможен. Следовало действовать, а потому Дзахо был настроен решительно.