Лета 7071

За его спиной – твердыня – храм господень, а на груди – святой крест… Кто посмеет поднять на это руку?!

Рот монаха раззявился в приторной зевоте, он лениво, слабым бабьим голосом сказал:

– Он богохульник!

Юродивый дернулся, вскидывая свои лохмотья, что-то прокричал хрипло и невнятно и упал плашмя в лужу.

Монах поддернул рясу, сошел по ступеням вниз.

– Он царя хулил… А кто хулит царя, тот Бога хулит!

Толпа от неожиданности задохнулась.

Юродивый бездвижно лежал в луже.

– Бог ему простит! – выкрикнул кто-то из толпы.

– Пущай в луже буйствует в своих хулах и не оскверняет храма господнего. – Монах осенил себя крестом и степенно удалился.

– Людя! Братя! – вновь возопил юродивый, тряся мокрыми лохмотьями. Борода его, руки и грудь были облеплены кусочками навоза. Он уже не закатывал глаз, не запрокидывал головы – взгляд его метался по лицам окруживших его людей, и было в нем что-то нечеловеческое, отчаянное и дикое.

– Пошто царя хулил? – допытывались из толпы.

– Буде, он не юродный?.. Лазутник, буде, крымский?!

– Погибель на вас надвигается! – вдруг выкрикнул юродивый и проворно вскочил на ноги. – Татары надвинутся!.. Порежут! Пожгут! В полон поберут!

Толпа раздалась, отступила от юродивого. Тот снова упал на колени и, сотрясаясь всем телом, стал кричать:

– Татары близко!.. Близко! Спасайтесь! Бегите! Царь вас не защитит! Бегите! Спасайтесь!

Толпа дрогнула, заколыхалась… Кто-то неуверенно прокричал:

– К митрополиту!.

На этот крик не обратили внимания. Громадная, сбившаяся толпа людей вдруг качнулась в сторону – в одну, в другую – и забурлила, как прорвавшаяся из запруды вода.

Юродивый гнался за убегающими и хрипло кричал:

– Спасайтесь! Татары уже близко! Спасайтесь!

Откуда-то вырвалось несколько всадников. На полном скаку вломились они в самую гущу толпы, давя и разметывая оторопевших людей.

Юродивый хитро приник к земле. Руки его, как у мертвого, судорожно впились в ее черную, липкую слизь.

– Вот он, пес!

Нагайка плясанула по спине острым извивом…

– Господи, – прошептал юродивый, как перед смертью.

Сильные руки сграбастали его, кинули поперек седла.

3

Чуть свет, отстояв заутреню в Успенском соборе, сходятся бояре в думную палату. Пора утра – самая унылая в Кремле. В коридорах холод и темень. Знобкий ужас таится по всем углам и закоулкам. Из подвалов несется кислый, тошнотный запах.