Жизнь и судьба

Жизнь и судьба

Василий Семёнович Гроссман

100 главных книг (Эксмо)Сталинград #2

Масштабный, эпический роман В. Гроссмана «Жизнь и судьба», некогда арестованный, со сложной судьбой появления в печати, детективной историей восстановления рукописи, –   откровение своей эпохи. Его сравнивают по масштабу охвата событий с «Войной и миром» Льва Толстого. Роман пропитан истинным патриотизмом, свободой духа, неподдельной смелостью выражения мысли. Автор утверждает, что именно социальная покорность ведет к созданию мира зла.

Сам факт написания этого произведения доказал, что противостоять тоталитарной системе возможно.

Василий Семенович Гроссман

Жизнь и судьба

Посвящается моей матери Екатерине Савельевне Гроссман

© Гроссман В. С., наследники, 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Часть первая

1

Над землей стоял туман. На проводах высокого напряжения, тянувшихся вдоль шоссе, отсвечивали отблески автомобильных фар.

Дождя не было, но земля на рассвете стала влажной, и, когда вспыхивал запретительный светофор, на мокром асфальте появлялось красноватое расплывчатое пятно.

Дыхание лагеря чувствовалось за много километров, – к нему тянулись, все сгущаясь, провода, шоссейные и железные дороги. Это было пространство, заполненное прямыми линиями, пространство прямоугольников и параллелограммов, рассекавших землю, осеннее небо, туман.

Протяжно и негромко завыли далекие сирены.

Шоссе прижалось к железной дороге, и колонна автомашин, груженных бумажными пакетами с цементом, шла некоторое время почти на одной скорости с бесконечно длинным товарным эшелоном.

Шоферы в военных шинелях не оглядывались на идущие рядом вагоны, на бледные пятна человеческих лиц.

Из тумана вышла лагерная ограда – ряды проволоки, натянутые между железобетонными столбами. Бараки тянулись, образуя широкие, прямые улицы. В их однообразии выражалась бесчеловечность огромного лагеря.

В большом миллионе русских деревенских изб нет и не может быть двух неразличимо схожих.

Все живое – неповторимо. Немыслимо тождество двух людей, двух кустов шиповника… Жизнь глохнет там, где насилие стремится стереть ее своеобразие и особенности.

Внимательный и небрежный глаз седого машиниста следил за мельканием бетонных столбиков, высоких мачт с вращающимися прожекторами, бетонированных башен, где в стеклянном фонаре виднелся охранник у турельного пулемета. Машинист мигнул помощнику, паровоз дал предупредительный сигнал.