Скобелев

– Вы находите, что я очень взволнован сегодня?

– Да, и вам надо успокоиться.

– Это невозможно!..

– Почему?

– А потому же: все на свете – ложь, и счастье только в одной доброй семье. Там люди спокойны, откровенны. Я вам очень и очень завидую. Вы вернетесь домой, вас встретит семья, и вы забудетесь от волнующих вас мыслей, мало того, испытаете много радости, видя возле себя жену, не оставлявшую вас даже на Шипке, а я?.. Вы уйдете, я опять останусь один с своими мыслями… с терзающими меня сомнениями, со всею окружающей меня парадной обстановкой… Начнешь думать, думать и опять ни до чего другого не додумаешься, как до того, что все на свете – ложь и ложь!.

.

Болезненная струна, часто звучавшая в последнее время в душе Скобелева.

– Со смертью матери у меня оторвалось многое от сердца… И зажить оно не может. Все кровью сочится. К кому я пойду теперь, когда душа заболит… Вечно один и один… Сослуживцы?.. Я их глубоко люблю, знаю, и они меня любят, но это все не то.

Тут я был сыном, другом… Один я знаю – насколько я обязан ей, ее советам, ее влиянию. Она одна меня понимала. Ах, если бы она могла жить со мною постоянно…»

Отец далеко не мог на него действовать таким образом. Отец был слишком суров, формален. В старое время – отцы действительно являлись довольно строгим начальством для своих детей. Тогда даже ласка считалась вредно влияющей слабостью. С ним не мог ребенок чувствовать себя так, как с матерью – это прошло и на всю остальную жизнь.

С матерью он был весь нараспашку. Она знала его – со всеми его мечтами, планами, с той интимной стороной жизни, которая бежала от парадной обстановки, от сослуживцев, от друзей.

Самым неприятным воспоминанием его детства был подлый и жестокий гувернер немец, не щадивший самолюбия впечатлительного мальчика. Независимый с самого раннего возраста, вспыльчивый, чрезвычайно подвижный – ребенок сразу подвергся всем прелестям германской муштры, еще усиливаемой презрением к русскому происхождению мальчика.

Скобелева «били прутом за всякий дурно выученный урок, за малейшие пустяки. Между гувернером и учеником установилась глухая вражда. Гувернер ухаживал за кем-то и, отправляясь к ней, надевал фрак, цилиндр и новые перчатки. Скобелев мазал ручку у дверей ваксой». Скобелев до такой степени ненавидел своего учителя, что, стиснув зубы, молчал под ударами, не желая своими криками и стонами доставить ему удовольствие.