Тысячелетнее младенчество

Какую пользу можно бы извлечь из этих качеств, и как можно ими злоупотреблять, дабы сделать эту нацию несчастной и униженной!» Самовлюбленную натуру романовскую скрючило от этих слов! И щит Аракчеева уже не помогает…

Орлов смеется молодо, задорно:

– Рассказывают байку-быль, как отнесся король прусский Фридрих-Вильгельм к братской услужливости Александра, бескорыстно проливавшего кровь русскую за его интерес…

– Как же? С любовью, говорят, как…

– …к собаке обожаемой! – Смех Орлова заразителен, все заулыбались.

 – Преданной хозяину, породистой, и всё-таки собаке, которой рано или поздно надо место указать: собака всё ж не человек. Характером не трус, а постоянно мнятся заговоры сыну Павла! И трон российский, по сути дела, пуст аж четверть века!

Только Вяземский не поддерживал общего воодушевления – он явно сдерживал себя, но не скрыл отвращения в голосе:

– Его пугают участью отца и тенью Палена – вы правильно заметили. Отец мой, вижу, не случайно чтил Наполеона. Могучий корсиканец этих Паленов да Аракчеевых как тараканов бы… и без пожара.

А этот… царь родной – одной рукою правит, другою гнус разводит возле трона!

– Если не заговорщики, то англичане с ним непременно кончат, – грустно кивнул головой Тургенев. – В девятнадцатом году он рынок им открыл… Они обогатились, а наши фабрики разорены были – вред больше, чем от Наполеона! Теперь он льготу отобрал, но – что в зубах у бритов побывало, то сожрут всенепременно.

Зависла нехорошая пауза. Собеседники понимали, на какую высоту поднимали их независимые и резкие суждения.

Каждый говорил о том, что хорошо знал, чем жил давно и даже страдал, но всё сложенное вместе производило гнетущее впечатление близкой катастрофы.

Жизнерадостный Орлов продолжал веселиться:

– Есть забавный довоенный шпиц, от Наполеона… Князь Понятовский за службу французам ждал от них независимости горемычной Польше. Император потрепал его надушенную щечку: «От России вы так близки, дружок. Что ни делай, а она тем всегда кончит, что вас завоюет.

Мало того, завоюет всю Европу…». (Все натянуто улыбаются) Но не смешно оттого, что эту полушутку внушили Бонапарту те же англичане – через Талейрана-чёрта. И гений-корсиканец вдруг озаботился и Александром, и Россией – и вместо Альбиона двинул войско на Москву искать удачи!

Вяземский обреченно махнул рукой:

– Тонко мы устроены: свет французский, двор немецкий, политика английская, народ лишь свой, но… рабский.