Энэр

– …ачит, Бо?! Прем… рад! – Кузя хотел подать руку, забыв о сломанных пальцах, но ощутил, что подать нечего.

Бо заметил замешательство и дружески посоветовал:

– Не суетись, Кузьма! Прими, как должно, что нет сейчас ни рук твоих, ни глаз! Душою видеть всё без глаз возможно! Душа подаст всем руку и без нас!

Бо говорил неспешно, легко и искренне, что понравилось Кузьме, и он, преодолевая ком, признался:

– Мне как-то неловко отвечать не стихами.

– Стиль стихов – лишь обложки глянец! Сущность слов – благодатный дар… – успокоил Бо.

– Здорово у вас получается! Вот бы мне так научиться!

– На щеках – молодой румянец. Всё придёт – будет слов пожар! – продолжил Бо.

– Пусть так! – согласился Кузя. – Так эта река к Богу течёт?

Бо оглядел реку и с сожалением произнёс:

– Чтобы Бога узреть, все смиренно плывут, но искомого нет – бесконечность найдут.

– А как тогда увидеть Его?

– Чтобы увидеть Бога, плыть, как и все, не стоит! Только шагнёшь с порога – дверь за тобой закроет! – прочёл Бо.

– Вы какими-то загадками говорите! – Бо выглядел сверстником, но в его доброй интонации улавливалось столько мудрости, что Кузьма никак не мог перейти на «ты».

Бо взглянул так, словно смотрел насквозь, и удовлетворённо предложил:

– Вблизи большое взглядом не объять! Попробуй сам себя ты в нём понять! Поведай о себе, и, может быть, не надо будет бесконечно плыть!

– Пусть так! – вновь согласился Кузя.

С каждым произнесённым словом говорить становилось всё легче, и он стал рассказывать о себе.

* * *

Кузя рос в небогатой трудолюбивой семье. Отец работал то плотником, то столяром, то наладчиком деревообрабатывающих станков. Кузя был первенцем и впитывал от отца его мастерство. Перепадало от отца за непослушание и за чрезмерное любопытство.

Это любопытство касалось тайн, скрывающихся внутри всего – от игрушек до приборов. Сначала Кузя разбирал игрушечные машинки, а потом уже хотел найти двигатель в отцовском компасе: ведь должно что-то вращать стрелку! Чрезмерное любопытство, естественно, влекло за собой иные уроки…

Учёба Кузи виляла от посредственности до замечательности в зависимости от того, интересен ли был предмет.