Чагин

Отец прикрыл балконную дверь, мать поставила посуду на стол, а Маргарита застыла на пороге кухни со своим пловом. Собственно, я не планировал всерьез уходить – хотел только сказать об этом. Но, сказав, подумал, что, может быть, и в самом деле уйду.

– Тебе что, с нами плохо? – спросила мать.

– Хорошо… Не хочется тратить времени на дорогу.

– Всё естественно, – сказал отец. – Парень стремится к независимости.

Ему хотелось курить, и он щелкал зажигалкой.

– Я тоже стремлюсь к независимости, – сообщила Маргарита.

– Мне двадцать девять, тебе – пятнадцать, – напомнил я сестре. – Всё, что ты можешь делать, это ужинать в своей комнате.

Маргарита замахнулась на меня тарелкой, и плов с нее плавно съехал на пол. Мать показала Маргарите на стоящий в углу веник, но та не шелохнулась.

– Птенцы покидают гнездо, – от долгого щелканья сигарета отца зажглась сама собой. – Процесс грустный, но неизбежный.

Он выпустил дым в полуприкрытую дверь балкона.

– Побереги мудрость, – сказала мать.

 – Лучше подумай о том, что происходит с детьми.

– Всё нормально, мам, – успокоила ее Маргарита. – Он нашел себе архивистку.

Внимательный взгляд матери.

– Правда?

– Оренбургский пуховый платок. – Маргарита зябко повела плечами. – Колечко с камеей.

– Это лучшее, что может быть, – отец сделал еще одну затяжку.

Я кивнул. С этим нельзя было не согласиться.

* * *

Я все-таки переехал к Исидору. Спросил для порядка разрешения у директора, взял постельное белье, кое-что из необходимого – и переехал.

Директор расценил это как тягу к полному погружению в материал. Крайнюю, что ли, степень исследовательского интереса: человек ночует на работе. Такое объяснение мне не приходило в голову, но возражать я не стал. В конце концов, в этой мысли ничего плохого не было. Теперь у меня были все условия для занятий наследием Чагина, и в первую очередь – его Дневником.

Прежде чем вести ежедневные записи, Исидор дает краткий очерк детства. Вспоминает, какой невкусной была еда в детском саду.

Манная каша, вся в комках, успевала остыть, еще не добравшись до стола. Пшенная каша, наводя на мысли о песке, хрустела на зубах. Окаменевшие бруски свеклы в борще. Слипшиеся, словно покрытые слизью макароны. Желеобразный кисель с застывшей пленкой наверху. Упреждая возможные протесты, воспитательницы говорили, что в голодные годы у людей не было и такого. Этим людям Исидор тайно завидовал.

Требовалось всё доедать до конца.