Птица Ночь

ЯСАВ (явь)

…Неяркое предвечернее солнце освещало и пыль на дороге, и холёные бока бизонов, влекущих повозку из чёрного дерева, и человека, казалось, дремлющего на ней, и его склонённую голову и руки, чутко держащие поводья; а солнце, медленно спускаясь к горизонту, всё удлиняло и удлиняло тени бизонов, и повозки, и человека, пока не растворило их в сером пространстве степи.

Человек не замечал ничего.

«…Смеющееся лицо Анири, на белый песок набегает лёгкая пена волны и уходит, смывая следы, и Анири, освещённая солнцем, бросается вслед за убегающей волной и настигает её, падая в море с шумом и взрывом брызг, а Римовалс улыбается отечески и говорит: «Брат!», и эхо этого слова несётся по коридорам Квартиры, отражаясь от мраморных стен и множась, множась, и уже звучит повторенное стократно: «Брат, брат, брат!», и угодливо склоняются служащие Дома Справедливости, и шёпотом: «Третий шурин, третий…», и расступаются шлемоносцы, меднорожие, в кроваво-чёрных плащах, и по высокой лестнице навстречу мне бежит белобрысый парень, так похожий на меня, прыгая через три ступеньки, бежит ко мне мой сын».

«Неужели всё это может оказаться обманом, – думал человек, – непонятной интригой, где у меня лишь маленькая, жалкая роль?» Ещё и ещё вспоминал он лицо Римовалса… «Кто мог подумать, что он так прост и добр, – думал человек, – нет, он не обманул меня, не мог обмануть. Семья действительно не хочет огласки.

Анири зря всегда так боялась своих великих родственников – её отец был из обиженных, вот он и привил ей все предрассудки говорунов».

«Смогу ли я, – сомневался человек, – управлять людьми с таким же достоинством, с такой же простотой? Третья категория обязывает…» Человек улыбнулся, предвкушая, как он выставит пинком под зад Сынка Лиахима – слишком прыток, теперь он сам себе будет глаза и уши, а Лиахим пусть идёт в уличные вестники…

Бизоны удивлённо задёргали ушами: человек смеялся.

Анири никогда, никогда больше не будет работать, её кожа не будет трескаться от песка, а глаза – слепнуть от напряжения! Никогда!

И – снова Анири бежит по воде, по морской пене, по путанице водорослей и кричит, захлёбываясь ветром, кричит неразличимые слова, и я, не слыша себя, отвечаю ей что-то, а волны гладят песок, и кажется им, что следы пропадают навсегда.