Пожары над страной

– Вы будете проходить? – спросила женщина, вплотную приблизившись сзади и упираясь сумкой в спину Евы. Она вспомнила, как в Нью-Йорке ей пришлось стоять в очереди в одном из иммиграционных офисов. Там она не коснулась женщины, но подошла очень близко к этой афроамериканке. И получила, как удар по голове, уничтожающий взгляд. В нем были одновременно и злость, и ненависть, и безразличие. С тех пор она установила для себя дистанцию: не ближе вытянутой руки. А тут вдруг – сумка в бок! «Приехали!» – подумала Ева и, подхватив ручную кладь, поторопилась к выходу.

Присоединилась к толпе, молча ожидая автобуса…

…В ожидании багажа услышала не совсем правильную украинскую речь. Ева точно не могла определить, к какому региону относится говор, поскольку сама уже отвыкла от чистого украинского.

– І де ви здобули телегу?[1 - Здесь и далее по тексту перевод с украинского. И где вы раздобыли телегу?] – спросила ее рядом стоящая женщина.

Ева задумалась: а как же правильно назвать эту тележку на родном языке? Они стояли, как поездной состав, при входе и, казалось, были доступны.

Но – увы! – необходимо было оплатить сию роскошь. «Слава Богу, они хоть в наличии», – подумала Ева, у которой уже возникали проблемы из-за отсутствия тележек, когда она улетала в последний раз.

Носильщик стоил дорого, а у нее столько багажа! И самое главное – ее творчество, ее душа – петриковская живопись. Еве в свое время пророчили большое будущее, педагоги нахваливали. Выставки в столице, хвалебные статьи в местной и даже международной прессе.

Затем несколько картин купили. Но эти деньги не кормили. В надежде приобрести известность и прокормить семью она одолжила энную сумму, купила билет и улетела в Америку. И тут случилось то, чего она никак не предполагала. Петриковская живопись с ее неповторимым национальным колоритом оказалась здесь никому не нужна. Даже ярые украинские националисты подчас не знали, что это такое. Ей пришлось просто раздаривать незнакомым людям все, что она привезла с собой, и то, что начала писать тут, в Америке.

«Красиво, – говорили они, – напоминает Украину». В ответ Ева получала нищенское пожертвование… Надо было что-то делать. Во Львове остались мать и двое сыновей. Старшему, Николаю, на момент ее отъезда было 16, младшему, Иванко (звали его на украинский манер), – четыре. Он был настолько хорош, что влюблял в себя при первой же встрече. Он и сейчас стоял у нее перед глазами…

– Панi, паспорт, please[2 - Женщина, паспорт, пожалуйста].