Миллион для Коломбины

Понимала, что эти деньги не сделают погоды и что теперь вообще уже ничего ей не поможет – все с болезнью мамы летело в тартарары. Ипотека, долги знакомым, все то, что копилось и тянуло Надю на самое дно. Она понимала, что уже очень скоро квартиру, двухкомнатную, новую, которую они с мамой успели даже отремонтировать (мама работала бухгалтером в приличной конторе, занимающейся продажей бытовой техники, и хорошо зарабатывала), ей придется вернуть банку за долги. Она даже срывала объявления о сдаче комнаты, все искала поближе к музыкальной школе, чтобы не тратиться на автобус или такси.

Мама умирала, Надя залезала в долги, чтобы оплачивать лечение, и дошла уже до того, что не могла смотреть в глаза всем тем, кому задолжала. Долги просто душили ее. Понимали ли ее знакомые, что она никогда не сможет вернуть им деньги? Кто-то понимал, но все еще надеялся, а кто-то, кто не знал про ипотеку, полагал, что она продаст квартиру и расплатится со всеми сполна.

Оставалась еще одна золотая вещь – подвеска в форме ромба с большим рубином в центре, любимое мамино украшение, доставшееся ей еще от ее матери, от Надиной бабушки, которой не стало восемь лет тому назад.

Деньги от продажи ее маленькой квартирки и положили начало квартирной эпопеи, ипотеки…

– А… Наденька. – Семен Михайлович, увидев ее в дверях своей конторки, даже поднялся, оторвав взгляд от экрана компьютера. Может, он играл в игру, а может, смотрел фильм, подумала Надя, приближаясь к прилавку.

 – Приветствую вас. Как дела? Пришли выкупить золото?

– А что, оно еще цело? Не продали?

– Да я и не собирался продавать. Знал, что рано или поздно вы за ним вернетесь. Ну не может у такой красивой девушки не найтись кого-то, кто не позаботился бы о ней и не выкупил золото. Поэтому и придержал. Достать?

– Вы серьезно? – Она почувствовала, как губы ее задрожали. Что это было? Он издевался над ней или искренне полагал, что она пришла к нему, чтобы вернуть себе золото?

Мысленно, направляясь сюда, она уже рассталась с рубиновой подвеской и жила в съемной комнате в каком-нибудь старом бараке на самой окраине города, поедая пустые макароны.

– Вполне!

Он вышел из-за прилавка и, пощипывая пальцами свой чисто выбритый подбородок, – этакий кривоногий, в темной одежде, источающей запах нафталина, человечек, – разглядывал ее, словно собираясь произвести оценку ее самой.