Нерассказанные истории

– Нельзя брать бабушкин сервиз, Энни! Ма мне голову за него оторвёт!

Восьмилетний Билли в отчаянии грызет ноготь. Со своевольной кузиной Энн спорить бесполезно.

Дерзкая девчонка в жёлтых спущенных носочках, чавкая, жуёт грушу. Сок течет по подбородку. Энни держит огромный плод в правой ручонке, а левой пытается разлить чай из хрупкого заварника. Кипяток плещется мимо чашки.

– Ай! – взвизгивает Энни. Прыгая на одной ноге, опрокидывает столик. – Горячо!

Билли не слышит ни ее криков, ни звона разбившегося чайника.

Он лишь видит осколки, огрызок и одинокий жёлтый носочек в дымящейся лужице. Где же второй?

– Где второй носок, Билл? – спрашивает доктор М.

– В горле у Энни, – мой голос звучит спокойно. Впервые за много лет запах груш не преследует меня.

– Это ты, Билл?

– Да, – отвечаю безразлично.

– И что ты сделал потом?

Хмурюсь вспоминая.

– Я вытащил носок изо рта Энни и засунул туда огрызок. Все подумали, что она подавилась грушей.

– И никто не узнал?

– Никто, – эта мысль согревает.

– Обернись, Билли, – в голосе доктора М. звучат незнакомые металлические нотки.

Мальчик, склонившийся над телом Энни, медленно поворачивает голову. В дверях стоит маленькая темноволосая девочка. Ей не больше трёх. Подружка кривляки Энн. Как же ее зовут? Девочка смотрит карими глазами, обрамленными розовыми веками.

– Эмили? – удивлённо произносит Билли.

Девочка хлопает в ладоши и произносит голосом доктора М.:

– Проснись, Билл!

Катя Афанасьева

«Мама»

Щемящее чувство в груди опоясало и сдавило легкие.

Сердце, словно птица в тисках, затрепыхалось, поднимая кровь к вискам. Тук-тук-тук… слышишь, как бьется, мама?

– Мама, – протягиваю последнюю гласную, но вместо звука изо рта вырываются пузыри воздуха.

Темные воды озера обвивают шею и затягивают в омут. Страх пробирается внутрь вместе с жидкостью. Я пытаюсь открыть глаза, но озеро сильнее. А я маленький.

– Помоги, мама, – из последних сил поднимаю веки. Напротив, в такой же позе мальчик.

Он замирает и вторит моим движениям. Это я?

Кто-то хватает за ворот и тащит вверх. Хочу увидеть того, другого меня. Спасите его. Меня!

– Сэм, – слышу знакомый голос, – Сэм, ты задремал.

Мама убрала волосы с моего лба шершавыми тёплыми пальцами и посмотрела в глаза. Сколько помню, у неё всегда был грустный взгляд. Она редко мне улыбалась и часто ругала. Потом извинялась и долго плакала в своей комнате.

Отец умер давно.