Переломленная судьба

– На каком основании ты должен быть крестьянином, если набрал проходной балл? Твое место, как и их, – в кабинете!

В этом административном здании было четыре этажа, сверху донизу опоясанные открытой галереей. На каждом из этажей размещалось по двенадцать кабинетов, их двери и окна были выкрашены в зеленый цвет. От старости краска поблекла и теперь выглядела обшарпанной и полинявшей. На цоколе здания, на стенах снаружи галереи, а также кое-где на кровле рос мох и виднелись дождевые потеки. Перед зданием аккуратной изгородью вытянулись подстриженные кусты бирючины.

– Начальник управления в пятом кабинете на третьем этаже, два его зама – в третьем и четвертом кабинетах. Приемная комиссия в первом кабинете на четвертом этаже.

Ван Чанчи заметил, что кто-то высунулся из окна и тут же скрылся обратно.

– Я буду ждать за воротами, как только надумаешь, мы тут же поедем обратно, – сказал он.

– Я ничего не надумаю, пока они не предоставят тебе места! – заорал Ван Хуай во все горло.

Из множества окон высунулись головы, они долго взирали куда-то вдаль, словно надеясь увидеть источник необычного шума.

– Знаешь, почему они волнуются? – спросил Ван Хуай. – Потому что им стыдно. Каждый раз, как я начинаю кричать, первым высовывается человек из окна приемной комиссии. Когда твой отец чувствует себя на коне? Когда на его стороне правда, когда он добивается справедливости.

Из окон все еще торчали головы: кто-то наблюдал за ними, попивая чай, кто-то чокался рюмками, кто-то наставил на них камеру.

– Может, мне отбить тебе земной поклон?

Ван Хуай громко ответил:

– Нет уж. Это они пусть нам земной поклон отбивают.

– Я подготовлюсь и на следующий год снова сдам экзамены, хорошо? – чуть ли не умолял отца Ван Чанчи.

– Раз они в этом году тебя не взяли, то и в следующем точно так же срежут тебя, как лук, – по-прежнему звонко проголосил Ван Хуай.

Откуда-то сверху раздался хохот, кто-то свистнул, кто-то прищелкнул пальцами. Ван Чанчи чувствовал себя между молотом и наковальней. Ему очень хотелось убежать, но он боялся, что его высмеют из-за отсутствия солидарности. Поэтому ему пришлось, стиснув зубы, принимать все эти насмешливые, презрительные и злорадные взгляды. Скорее всего, если бы на ближайшие полчаса воцарилось молчание и бездействие, они бы избавились от этого пристального внимания.